Максим Мейстер - Открытки от одиночества

— Мы не хотим этого мира, не хотим отдавать свою матрицу кому бы то ни было, кроме Него. — Дас ответил спокойно, словно к нему каждый день приходили с подобными вопросами. — Мы словно женщины с матрицей размером в точку, желающие слиться с мужчиной, чья матрица покрывает всю вселенную. Мы прекрасно знаем, что матрицы с такой разницей — несовместимы. А если попробовать совместить, то наша — порвется. Да, знаем… Но при чем здесь знание, если есть любовь? Вся жизнь друида — это расширение матрицы, стремление к бесконечности ради веры, надежды, мечты… Да, мечты выйти замуж за Него, стать единым с Ним.

— Но если в гимне слияния говорится, что Он стал мужчиной и женщиной, то есть богом и богиней в уменьшенном масштабе, то разве слияние мужчины и женщины — это не есть то самое, ради чего Бог разделился на нас?

— Да, конечно. Для обычных людей — это самый правильный и надежный путь. Но путь друида — другой. Зачем тебе знать об этом, если ты не собираешься вступить на него?..

После этого разговора я ушел. Встревоженный, выведенный из равновесия и полный сомнений, которые, как мне казалось, я рассеял еще в детстве.

С тех пор я ни разу не был в храме. Не знаю почему… Хотя, конечно же, знаю. Просто надо быть честным перед самим собой: если бы я хоть немного верил в Бога, то стал бы друидом.

Дас не прав был, говоря: «Зачем тебе все это, если ты не хочешь нашего пути?» Я — хочу. Я не люблю женщин. Нет, никогда в этом не признаюсь словами, но где-то глубоко внутри… Может быть, это передалось от отца, что считает всех женщин неразумными животными, которые прикидываются человеком, но на самом деле просто паразиты другого вида, использующие людей-мужчин для размножения. А может, не в отце дело, и я сам такой ущербный… Да, если бы я хоть немного верил в то, что наша древняя религия не обман для облегчения страданий жизни, а истина… Что есть Бог, к которому мы все вернемся. Есть Бог, частью которого мы все являемся… Тогда не надо мне жен, не надо никаких слияний. Никакой семьи и тем более почти-жен. Я бы просто жил в таком вот храме-дереве и думал только о Нем. И ждал того чудесного мгновения, когда вся эта суета сует, вся эта безумная чехарда и метлешение бренного существования сольются в один застывший кадр-фотографию, выданный принтером жизни… Может быть, даже симпатичный кадр… А я наконец стану тем, кем и являлся всегда — скучающим Богом, который когда-то разделился на мужчин и женщин просто по приколу и от невыносимой тоски Вечного Одиночества…

Я догнал Кану и мы пошли рядом.

— На тебе лица нет, тоже волнуешься? — спросила она.

— Давно в храме не был…

— Может, зря мы?.. — Она жалобно посмотрела на меня и остановилась. Я тоже замер и обернулся.

— Что зря?..

— Какой смысл? Внутри надежда какая-то, тревога, все так поет и одновременно тоска… Как первый полет. Даже хуже. Страшно до спазмов в животе и желанно до восторгов в душе. Но ведь прекрасно оба знаем, чем все кончится. Какой смысл в этой надежде, которая неизбежно закончится разочарованием?

— Лучше так, чем потом всю жизнь думать: «А вдруг?..»

— Тебе-то что! Ты потом женишься и все, что было раньше, забудешь. А мне всю жизнь…

— А ты говоришь, «зачем»?! Вот ради этого и идем: лучше убедиться и потом вместе рассеять тоску несбывшейся надежды, чем всю жизнь иногда тосковать от навязчивой мысли: «А вдруг в лаборатории ошиблись?..»

— Думаешь?..

— Пошли. — Я взял Кану за руку, и мы зашагали по тропинке сквозь джунгли.

— Хорошо, уговорил. Только пообещай сразу после храма позвонить своей Лате.

— Зачем?

— Пообещай.

— Ладно. — Я пожал плечами. — Как скажешь.

Мыслями я был настолько далеко, что даже не совсем понял, о чем меня попросили. Мы подходили к древнему храму-дереву, я уже чувствовал запах его листьев, запах сока. Запах другой реальности, пропуска в которую, — веры, — у меня не было…

Дорожка снова стала шире. Мы вышли из зарослей и оказались перед невысоким холмом. Не останавливаясь пошли вверх. С этой стороны посетители поднимались редко, тропинка едва выделялась на фоне выжженной солнцем травы.

Древо росло на одной стороне холма, почти у самого склона, остальное пространство занимала относительно ровная поляна с довольно большим искусственным прудом справа от дерева. Вокруг пруда — большие камни, которые служили стульями для прихожан. В праздники камней, конечно, не хватало, и гости рассаживались прямо на траву.

Дас сидел у пруда и смотрел на воду, что-то неслышно бормоча про себя. Если вокруг, на мой взгляд, ничего не изменилось с последнего посещения, то сам друид очень постарел. Хотя нет, подойдя ближе я понял, что он просто сильно оброс. Когда мы с ним встречались первый раз, у него не было бороды, а волосы на голове не касались даже плеч. Сейчас передо мной сидел заросший друид, именно такой, как было принято представлять всех монахов-друидов. Словно куст. Точнее, словно маленькое дерево — побег от великого Древа. В каком-то смысле, наверное, так и было.

Мы нерешительно встали рядом с прудом, чтобы нас заметили. Прошло несколько томительных минут, прежде чем Дас оторвался от созерцания внутренних далей и посмотрел на нас. Потом поднял руку в приветственном жесте.

Отрешенный взгляд, волосы до пояса, сплетенные в причудливые косы-лианы. Длинная борода и усы, словно свалявшийся сухой мох.

Лицо ничего не выражало. От друида шла такая осязаемая энергия спокойствия и бесстрастия, что все наши тревоги куда-то исчезли… Нет, не исчезли, попрятались, углядев в этом умиротворенном лице своего безжалостного убийцу.

Дас пригласил нас подойти. Мы шагнули к самому пруду, сели рядышком на большие округлые камни. Думаю, он меня не помнит. Конечно, я и не рассчитывал, столько лет прошло, а у него каждый день таких «висов» по несколько штук приходит, наверное. Но было бы приятно, если бы вспомнил…

Друид долго смотрел на нас. Мы молчали. И потому, что стало вдруг хорошо и спокойно, и потому, что знали — служители Древа медленные и сами говорят все, что нужно.

Минут через пять или десять Дасу, казалось, надоело пялиться на нас немигающим взглядом, он прикрыл веки и опять забормотал что-то про себя.

— Матрицу слагает… — одними губами шепнула мне Кана. Зачем говорить очевидное, будто я не знаю?

— С кем? — спросил я так же беззвучно.

— С ним… — кивнула Кана куда-то вперед и вверх. Непонятно было, кого она имеет в виду: Древо или Бога. Мне показалось, что Древо…

— Зачем проверять то, во что нет веры? — вдруг сказал Дас и только потом открыл глаза, снова уставившись на нас.

«Чтобы поверить, я должен проверить, — стал я продумывать ответ. — Меня тянет… туда… но отдать всю жизнь Богу, которого нет… Можно, конечно, говорить словами писаний: „не поверишь, не увидишь…“ и еще кучей цитат, но мне нужна реальность: „не увижу, не поверю“. Должен быть какой-то реальный ответ от Туда, критерий истины… Просто вера сама по себе слишком уж похожа на самообман…»