Роберт Флэнаган - Черви

Магвайр грубо толкнул его.

— Кончай шевелиться, стадо паршивое! — крикнул он. — Скидай полотенца!

Солдаты побросали свои набедренные повязки и стояли голые, молча вытянувшись перед прохаживавшимся перед строем сержантом. За ними в открытом окне, как в раме, сияла залитая солнцем железобетонная громада — пять морских пехотинцев, водружающих знамя на горе Сурибати.

Адамчик медленно и аккуратно заполнял строка за строкой желтоватый лист почтовой бумаги.

«Дорогие мама и папа. У меня все в порядке. Мы прибыли сюда вчера утром, но весь первый день прошел в „организационных хлопотах“ (здесь так говорят). Дел было очень много, вот я и не смог вам написать. Сегодня наш „эс-ин“ (сержант-инструктор, по-здешнему) привел нас в казарму, и мы получили винтовки и все „имущество“. Теперь вот устраиваемся на новом месте.

Надеюсь, что у вас тоже все хорошо и вы не особенно волнуетесь за меня. Правда, тут некоторые парни здорово напугались с непривычки. Но мне повезло — дядя Тэд ведь мне все рассказал про эти учебные центры и обо всем прочем, так что я знал, что должно быть, и особенно не пугался. Здесь страшно жарко. Кое-кто из парней получил тепловой удар. Мне тоже было немного не по себе. Погода здесь совсем не такая, как у нас в Огайо. Но сейчас у меня уже все нормально. Говорят, что тут быстро привыкаешь («акклиматизируешься»).

Завтра нам должны сделать прививки. Надеюсь, их будет не очень много. Во всяком случае я здесь буду только двенадцать недель, а потом, говорят, нас, может быть, отпустят домой. Так что все не так уж плохо, ведь всего двенадцать недель. Не очень много, верно ведь?

На этом закончу. Надо собираться. Уже без десяти девять (по-флотски — 20.50). Нас учат здесь жить по-флотски. К половине десятого все должны лежать по койкам. Утром мы встаем рано. Говорят, будто в 4.30. Но вернее всего в 5.00, точно не знаем, часы у нас отобрали.

Сержант-инструктор говорит, что по воскресеньям нам разрешается ходить в гарнизонную церковь. Я (и другие католики тоже) уже получил казенный требник (здесь молитвенники дают всем по той вере, которую они указали в анкете). Так что за меня не беспокоитесь. Может быть, только лишний разочек помолитесь, чтобы у меня все было хорошо. Конечно, я и так справлюсь, но лишняя молитва не повредит. И очень прошу, пишите мне почаще. Дни тут кажутся очень длинными, даже не верится, что когда-то ты жил в другом месте и видел других людей. А с письмом все же полегче.

Пожалуйста, не волнуйтесь обо мне. Любящий вас…»

Адамчик сидел на своем рундуке, перечитывая письмо. Кончик карандаша с крохотной резинкой он держал во рту, медленно перекатывая из угла в угол и размышляя, как лучше подписаться — то ли «Томми», как его всегда звали дома, то ли посолиднее — «Том».

Конечно, «Томми» привычнее. Но это хорошо было там, в Огайо. А здесь это имя казалось детским, несолидным, вроде бы мальчишеским. Но и «Том» тоже звучало не очень здорово — с чего это он будет перед родителями важничать. Тем более, что никто во взводе и не увидит это письмо. Чего же тогда бояться? Он быстро подписался «Томми» и вложил письмо в конверт. Надписав адрес, он вытащил записную книжку и сверился, как пишется обратный адрес. Там значилось:

«Рядовой Томас С. Адамчик. Взвод 197, рота „А“ [5] В соответствии с принятой в вооруженных силах США системой роты в полку имеют буквенные обозначения. , 1-й б-н НРП, УЦМП Пэррис-Айлепд, Ю. К.»

Для посвященных эти непонятные буквы означали, что рядовой Адамчик проходит службу в 197-м взводе первой роты первого батальона начальной рекрутской подготовки и что этот батальон находится в учебном центре морской пехоты Пэррпс-Айленд в штате Южная Каролина.

Он с удовольствием отметил, что такой обратный адрес придавал его письму официальный, солидный вид. Все эти цифры и сокращения словно утверждали, что ты уже действительно морской пехотинец, а не просто штатский сопляк. Да и дома это тоже произведет впечатление. Родители ведь ничего не знают о военной жизни, подумают, что это что-то секретное, вроде шифра. Будут расспрашивать дядю Тома, что, мол, все это значит.

«Рядовой Томас С. Адамчик». Это ведь совсем не то, что «поганый червяк» или «двойное дерьмо». Когда видишь такое на бумаге, даже на душе полегче. Не такими ничтожными кажутся шансы благополучно пройти этот страшный курс «начальной рекрутской подготовки».

В этот момент кто-то толкнул его в бок. Адамчик знал, что рядом на соседнем рундуке сидел солдат, читавший учебное пособие, но, увлекшись письмом, забыл о нем. Сосед сам напомнил о себе:

— У тебя нет листочка бумаги? — тихонько спросил он.

— Ну, конечно, — так же шепотом ответил Адамчик. — На, вот.

— Спасибо.

— Меня зовут Адамчик. Том.

— А я Джо Уэйт. Это ведь ты тогда свалился в обморок?

Адамчик потупился, сделал вид, будто читает письмо.

— Да, — ответил он шепотом.

Ему казалось, что, коль скоро, тут все были новенькие, не знавшие совсем друг друга, никто не запомнил, кто это там свалился в строю. Оказалось, что это не так. Запомнили.

Уэйт принялся за свое письмо. Писал он быстро, слегка косые буквы бежали по листку одна за другой, рассказывая далекой матери о том, что у него все в порядке, и прося ее писать почаще. Он не преминул соврать, будто бы новобранцам разрешают писать письма только по воскресеньям, но что он обязательно станет писать каждую неделю. Подписавшись «Твой сын Джо», он затем добавил еще несколько строк, спросил, чем занимается брат и как идут дела в их мастерской химчистки. Затем сложил письмо.

— Не очень-то ты их балуешь, — заметил Адамчик.

— А что там писать. У тебя, кстати, конверта не найдется? С маркой.

— Забыл привезти, что ли?

— Да нет. Просто я писать письма не люблю. Вообще не собирался. А тут, оказывается, обязательно. На-ка вот. — Он протянул соседу пять центов.

— Ну, зачем ты так, — Адамчик вытащил из блокнота конверт с маркой, протянул Уэйту.

— Да бери, что такого, — настаивал тот.

— Не надо. В другой раз, может, ты мне чем-нибудь поможешь. Рассчитаемся еще.

— Как хочешь.

— А я сегодня ничего еще не ел. — Адамчику не хотелось обрывать начавшееся знакомство. Уэйт в этот момент лизнул конверт, собираясь заклеить его. С высунутым языком он уставился на соседа. Потом заклеил конверт, спросил:

— Чего это ты?

— Не знаю. Не хотелось что-то. От этого, видно, и в обморок упал.

— А сколько тебе лет, Рыжий?

— Семнадцать. Какое это имеет значение?

— Да так просто. — Уэйт снова раскрыл учебник, сел поудобнее, спиной к металлической раме, скрепляющей стоящие одна на другой его и Адамчикову койки. — В общем-то это твое дело. Только я на твоем месте не пропускал бы жратву. Так и ноги протянешь.