Оксана Аболина - О велосипедах, блокфлейтах и булочках с сахарной пудрой за 4 копейки

И вот на этом велосипеде без тормозов я ездила 30 лет своей жизни. Сначала с меня взяли слово, что я не буду кататься по асфальтированным дорогам, считавшимся проезжими. Несколько дней я свято соблюдала это обещание, хотя оно и вызывало определенные сложности: в Лисьем Носу все улицы — вдоль поселка — асфальтированные, а поперечные — просто широкие тропы, проложенные между канавами. Учитывая, что все они еще резко спускались под откос от одной части поселка до другой, мне пришлось учиться интенсивно тормозить подошвой сандалии о землю или, если требовалось остановиться очень быстро, выпрыгивая на ходу из велосипеда и натягивая руль на себя. Через пару недель я добралась до шоссе и, надеясь, что никто из знакомых меня там не увидит и не сообщит родителям, рискнула обследовать окружающую местность на несколько десятков километров кругом.

В 16 лет я ушла из дома и велик забрала с собой. Хотела починить его, но ни одна мастерская не взялась за него — он был нестандартный. А все нестандартное, как известно, никому особенно не нужно. Теперь мы путешествовали с ним по городу. Я изучила правила дорожного движения, свято их соблюдала, но правила, если нет тормозов, мало что значат. Спуски по питерским мостам вызывали острое чувство экстрима, а выскакивающие на проезжую часть прямо перед носом в неположенных местах пешеходы внушили мне уважение к светофорам и переходам на всю оставшуюся жизнь. Как я понимаю, когда человек стоит и внимательно вглядывается, нет ли поблизости машины и, не увидев, начинает переходить дорогу, он почему-то не воспринимает сознанием такую мелкую деталь дороги как велосипед. В результате несколько раз мне приходилось выбирать: наезжать на выскочившего пешехода или резко сворачивать влево — пару раз удачно приземлившись между колесами грузовика, что вызывало у шофера бурный креатив ненормативной лексики. Но, к счастью, все обходилось изодранными штанами, коленями, ладонями и локтями. Когда я устроилась на работу, то на нее тоже ездила на велосипеде, экономя 3 трамвайных копейки в одну сторону и 3 — в другую.

А на первую зарплату я купила… ну да, я купила себе настоящую большую немецкую блокфлейту из грушевого дерева, с металлическим клапаном для нижнего «до». И научилась на ней худо-бедно играть по самоучителю, который подарили мне друзья. Потом у меня появилась собака, которой очень нравилось, когда я играю. Стоило взять инструмент в руки, она подходила, садилась напротив, смотрела грустными глазами и жалобно подвывала, почти даже в мотив. Дуэт у нас был весьма душераздирающий. Поэтому я старалась играть в одиночестве, где-нибудь в парке или в лесу на поляне, как мне когда-то и мечталось.

Через несколько лет я вышла замуж и у меня родился сын. Я не рисковала его катать на своем бестормозном велике, приделала детское сидение к велосипеду мужа, и так мы ездили, пока старик стоял в кладовке. Когда сыну было шесть лет, он выучил ноты и научился подбирать на флейте мелодии из компьютерных игр, а затем и более сложные. Он был оформлен в ту же школу, где училась и я. Занимался экстерном, а экзамены мы ходили сдавать в конце года. После каждого экзамена заглядывали в школьную столовку. Она сильно изменилась: в ней появились всевозможные соки, лимонады, шоколадки, пиццы. Только не было рыжей буфетчицы, похожей на лису, да булочки с сахарной пудрой исчезли. Так мне и не удалось дать их попробовать своему сыну.

Года три назад, когда правая нога уже стала мне отказывать, я все еще пыталась ездить на велике, с силой нажимая на педаль левой, так, чтобы она делала полный оборот. Правда, уже не рисковала выбираться на дорогу днем — а только по ночам, когда не было ни машин, ни пешеходов. Однажды кошка бросилась мне под колеса, я резко свернула, упала и загремела в больницу. С великом пришлось попрощаться и отдать его человеку, который сумел справиться с нестандартностью моего старого скакуна и починить его. Флейту в своих многочисленных скитаниях по стране основательно травмировал мой сын, который собирается стать музыкантом: клапан от нее оторвался, лак и краска слезли. Правда, и я уже не особо могу играть на ней: кашель мучает, да и нижнее «до» мне давно уже не удается взять. А булочки… Все тешу себя нелепой взрослой мечтой, что когда-нибудь где-нибудь в витрине какой-нибудь кондитерской — увижу эти завитушки, обильно посыпанные пудром. И что совсем уж глупо — очень хочется, чтобы они стоили 4 копейки.