Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы

Вскоре после этого мы пригласили чету Парлапьяно на ужин, чтобы познакомить с нашими друзьями. По-английски Буби говорил ужасно. «Могу я сесть на вас, чтобы побыть вместе?» — осведомлялся он у дамы, намереваясь всего лишь составить ей компанию. И тем не менее человек это был прелестный, и за живость и приятную внешность многое ему прощалось. Ни с одним итальянцем познакомить его мы не могли, поскольку ни одного не знали. В Буллет-Парке итальянцев живет немного, да и то в основном рабочие и домашняя прислуга. На самой верхней ступеньке находится семейство Де Карло — преуспевающие богатые подрядчики, по то ли в силу обстоятельств, то ли по воле случая они ни с кем не общались за пределами итальянской колонии. Словом, Буби оказался в несколько сложном положении.

Как-то в субботу утром он позвонил мне и попросил помочь ему сделать кое-какие покупки. Он решил купить джинсы. Он произнес «джиндзы», так что я не сразу понял, о чем речь. Через несколько минут он подъехал к моему дому и повез меня в местный магазин распродажи армейских и флотских товаров. Машина у него была с кондиционером, большая, сверкавшая хромом, и вел он ее, как истинный римлянин. Мы вошли в магазин, разговаривая по-итальянски. Услышав чужой язык, приказчик насупился, словно опасаясь, что магазин сейчас начнут грабить или ему подсунут фальшивый чек.

— Нам нужны джинсы, — сказал я.

— _Джиндзы_, - сказал Буби.

— Какой размер?

Мы с Буби принялись препираться, ибо ни он, ни я не знали его размера в дюймах. Приказчик вынул из ящика рулетку и вручил мне.

— Обмерьте его сами, — сказал он.

Я обмерил Буби и назвал приказчику размер. Приказчик швырнул на прилавок джинсы, но совсем не такие, какие имел в виду Буби. Отчаянно жестикулируя, он стал пространно объяснять, что ему хотелось бы джинсы помягче и посветлее. Тут из глубины лавки донесся голос хозяина — слова его гулко пролетели по каньону, образованному коробками с рабочими сапогами и клетчатыми рубашками:

— Скажи им, что ничего другого у нас нет. Там у них вообще в козьих шкурах ходят.

Буби все понял. Нос у него словно еще больше вытянулся — как всегда в минуты волнения. Он вздохнул. А мне прежде и в голову не приходило, что в Америке сиятельный вельможа мог пострадать за то, что он иностранец. В Италии мне доводилось сталкиваться с антиамериканскими настроениями, но они ни разу не проявлялись так грубо, к тому же я не принц. А в Америке на принца Парлапьяно смотрели всего лишь как на итальяшку.

— Большое спасибо, — сказал я и направился к двери.

— Откуда вы, мистер? — спросил меня приказчик.

— Я живу на Чилмарк-лейн, — сказал я.

— Я не про то, — сказал он. — Я интересуюсь, откуда вы из Италии.

Мы вышли из лавки и нашли джинсы, какие хотелось Буби, в другом месте, но я понял, что его как иностранца ждут в нашей стране всякие неожиданности. В отеле «Плаза» к нему могут отнестись как к принцу Парлапьяно, а в забегаловке «Чок Фулл О'Натс» никто даже не подойдет, чтобы помочь ему разобраться в меню.

Я не видел четы Парлапьяно около месяца; когда же мы снова встретились с Буби на железнодорожной станции, у меня создалось впечатление, что он за это время приобрел немало друзей, хотя говорил по-английски ничуть не лучше. Затем позвонила Грейс, сказала, что к ним приехали ее родители, и пригласила нас на коктейль. Было это в субботу днем, и, добравшись до их дома, мы обнаружили там человек двенадцать соседей — всем им было явно не по себе. Дело в том, что Буби назначил коктейль на непривычный для американцев час. Да и подавал он теплое кампари с леденцами. Я спросил у него по-английски, нельзя ли чего покрепче, а он в ответ спросил, устроит ли меня виски и какое. Я сказал — любое.

— Отлична — воскликнул он. — В таком случае я дает вам хлебное. Ведь хлебное виски — самое лучшее, да?

Я упомянул об этом лишь затем, чтобы показать, что и язык наш, и обычаи он знал весьма слабо.

Родители Грейс, ничем не примечательная пожилая пара, были из Индианы.

— Живем-то мы в Индиане, — объявила миссис Осборн, — но происходим от Осборнов, которые в семнадцатом веке поселились в Уильямсбурге, в штате Виргиния. Мой прапрадед по материнской линии служил в армии конфедератов офицером и был награжден генералом Ли. У нас есть свой клуб во Флориде. Мы все ученые.

— С мыса Кеннеди? — спросил я.

— Нет, из христианской науки.

Я переключился на мистера Осборна, который раньше торговал подержанными автомобилями, а теперь жил на пенсию. Он тоже завел волынку про свой клуб. У них-де там много миллионеров. Есть свое поле для гольфа на восемнадцать лунок, свои причалы для яхт, дипломированный врач-диетолог и очень строгая приемная комиссия. И, понизив голос, прикрыв рукою рот, добавил:

— Мы стараемся не принимать евреев и итальянцев.

Буби, стоявший возле моей жены, спросил:

— Могу я сесть на вас, чтобы побыть вместе?

И тотчас раздался голос тещи, хоть она и находилась в другом конце комнаты:

— Что это вы такое говорите, Энтони?

Буби потупился. Вид у него был беспомощный.

— Я спросил миссис Дюклоуз, — смущенно сказал он, — можно ли на нее сесть.

— Лучше помолчали бы, если не умеете говорить по-английски, — сказала миссис Осборн. — А то ведь вы изъясняетесь как зеленщик.

— Извините, — сказал Буби.

— Прошу вас, садитесь, — сказала моя жена, и он сел, но при этом нос у него стал словно бы еще длиннее. Он явно чувствовал себя оскорбленным. А нелепый коктейль меньше чем через час окончился.

Затем как-то вечером — было это в конце лета — Буби позвонил мне и сказал, что ему надо меня повидать, и я предложил ему приехать. Он прибыл по обыкновению в перчатках и в зеленой фетровой шляпе. Жена моя находилась наверху, и, поскольку она не очень жаловала Буби, я не стал ее звать. Я приготовил напитки, и мы сели в саду.

— Слушайте! — начал Буби. Он изъяснялся в повелительном наклонении. Вы меня слушайте. Грейс совсем помешался… Сегодня вечером ужин опаздывает. Я очень голодный, но если мой ужин непунктуальный, я теряет аппетит. Грейс очень хорошо это знает, но я приезжает домой — нет ужин. И кушать нечего. Она — в кухня, на сковородка что-то горит. Я очень вежливо объясняет ей, что мне нужно ужин пунктуальный. И знаете, что происходит?

Я знал, но мне показалось бестактным сказать, что я знаю. И я сказал:

— Нет.

— Вы даже представить себе не можете, — говорит он и прикладывает руку к сердцу. — Слушайте, — говорит он. — Она _плачет_.

— Женщины плачут по любому поводу, Буби, — сказал я.

— Только не европейские женщины.

— Но вы-то женились не на европейке.

— Я еще не все сказал. Сейчас начинается сумасшедший дом. Она плачет. И когда я спрашивает ее, почему она плачет, она говорит, она плачет потому, что она мог быть великая сопрано в опера, а стал моя жена.