Сару Бриерли - Долгая дорога домой

Наверное, меня ошеломило то, что все люди пытались протиснуться поближе, чтобы поглазеть на меня, а может, и унизить, раздраженно заявляя, что я едва не утонул уже во второй раз, но я вскочил на ноги и изо всех сил бросился наутек. Бежал вдоль берега, пока не выбился из сил, и дал себе клятву, что больше в реку ни ногой.

Мне кажется, я даже не поблагодарил бездомного, сыгравшего роль моего ангела-хранителя, за то, что дважды спас мне жизнь.

Чтобы держаться подальше от людей, я покинул ту местность, которую уже успел изучить, но наступила ночь, и поздно было возвращаться на знакомую часть берега. Поэтому мне следовало безотлагательно найти место для ночлега. Я набрел на заброшенную фабрику, с тыльной стороны которой была навалена огромная куча мусора. Усталый и голодный, я нашел кусок картона и устроился на нем за горой мусора. Запах стоял ужасный, но я уже привык к зловонию, по крайней мере мое укрытие никому не бросалось в глаза.

Той ночью меня разбудила стая страшных собак, они лаяли у ближайшего фонаря. В руке я сжимал камень, вокруг, на расстоянии вытянутой руки, валялось достаточно камней. Наверное, я так и уснул, сжимая в руке камень, а проснулся, когда в глаза било солнце; собак нигде не было видно.

Еще спустя какое-то время я изучил окрестности вокруг станции, включая маленькие магазинчики и палатки, где добывал еду. Перед запахами, струящимися из этих заведений, было не устоять: манго и дыни, жареные острые блюда, гулабджамун [4] Гулабджамун – традиционное блюдо индийской кулинарии. Жареные сладкие шарики с сухим молоком в сиропе. , ладду [5] Ладду – десерт из гороховой муки и топленого сливочного масла, с орехами, кокосовой стружкой, корицей, кардамоном и мускатным орехом. из кондитерских изделий. И куда ни взглянешь – повсюду едят люди: вот группа мужчин ест арахис и о чем-то болтает, кто-то пьет чай и отрывает ягодки от грозди винограда. В то время я просто умирал с голода, поэтому подходил к каждому магазину и пытался выпрашивать еду. Меня всегда прогоняли, как и пятерых-шестерых ребятишек, которые бродили неподалеку, – слишком нас много, всех не пожалеешь.

Я смотрел, как едят люди, – они были такими же бедняками, как и моя семья, поэтому обычно ни крошки не оставляли, но случалось, они роняли крошки или что-то не доедали. Урн для мусора не было, поэтому, когда человек заканчивал трапезу, он просто швырял объедки на землю. Я научился определять, что из этих объедков можно смело доедать, как мы поступали с братьями дома, и что можно очистить от грязи. Кусочки жареной или печеной пищи, например самсы, если отчистить их от грязи, можно смело есть, но это если повезет найти самсу. Среди голодных детей начиналась погоня за объедками. Большей частью я рассчитывал на то, что легко рассыпать, например, орехи, посыпанные острыми специями хлебные палочки, жареный нут и чечевицу. Иногда я мчался за куском хлеба. Между теми, кто так же отчаянно гонялся за объедками, возникали драки, иногда меня грубо отпихивали в сторону или даже били кулаком. Мы походили на диких собак, дерущихся за кость.

Несмотря на то что ночевал я чаще всего рядом со станцией и рекой, начал исследовать близлежащие улицы. Наверное, во мне проснулись врожденные склонности, но на разведку меня толкала еще и надежда на то, что за ближайшим углом я, возможно, найду что-нибудь поесть, какой-то источник пропитания, который не удалось обнаружить другим уличным мальчишкам, – доброго продавца или коробку с отходами с рынка. В таком большом городе, как этот, возможностей хоть отбавляй.

А еще такой город полон опасностей. Я помню, как во время одного из путешествий оказался в квартале обветшалых домишек и лачуг, сплетенных из бамбука и обитых ржавым рифленым железом. Вонь была просто ужасающей, как будто кто-то умер. Я заметил, что люди поглядывают на меня очень странно, как будто я не имел ни малейшего права здесь находиться, к тому же я наткнулся на группку мальчишек постарше, которые курили скрученные из листьев сигареты. Я почувствовал себя неуютно и остановился, когда они повернули ко мне головы.

Один из мальчиков, который крутил в руках сигарету, встал и, подойдя ко мне, что-то громко сказал. Его приятели засмеялись. Я ни слова не понял и продолжал стоять, не зная, что делать. Потом он подошел ближе и ударил меня по лицу, дважды, не переставая что-то говорить. От потрясения я расплакался, а он ударил меня еще раз, я упал на землю и продолжал плакать, а мальчишки смеялись.

Я понял, что может быть еще хуже и пора отсюда убираться, поэтому попытался взять себя в руки. Я встал и уверенно зашагал прочь, как нужно уходить от опасной собаки. Лицо горело. Возможно, если бы я показал, что не намерен стоять у них на пути, они бы оставили меня в покое. Но когда они пошли за мной, я бросился бежать. Сквозь стоящие в глазах слезы я заприметил узкую щель между двумя зданиями и понесся что есть духу к ней, и тут же почувствовал, как в руку мне угодил брошенный кем-то из мальчишек камень.

Я протиснулся в щель и оказался в примыкающем к зданиям дворе. Выхода я не видел, по ту сторону зданий раздавались крики мальчишек. Весь двор был усеян мусором, горы которого поднимались у дальней стены, – может быть, мне удастся, поднявшись по ним, выбраться отсюда. Пока я пробирался через двор, на входе, который я не заметил, появилась ватага мальчишек. Они начали рыться в ржавом контейнере, их главарь накричал на меня. Тут в мою сторону полетела бутылка и разбилась о стену за моей спиной. Следом за первой полетели еще несколько бутылок и стали разбиваться вокруг меня – рано или поздно кто-то достигнет цели и попадет в меня. Спотыкаясь и пригибаясь, я добежал до мусорной кучи, слава богу, она выдержала мой вес. Я взобрался наверх, подтянулся, вскарабкался на стену, побежал по ней, молясь о том, чтобы никто меня не преследовал. О стену продолжали разбиваться бутылки, со свистом проносясь у моих ног.

Возможно, для ватаги было достаточно того, что я сбежал. Они изгнали меня со своей территории и не стали преследовать, а я, балансируя на стене, пытался скрыться. Чуть дальше я обнаружил прислоненную к стене бамбуковую лестницу. Она спускалась в чей-то задний двор. Я спустился по лестнице, бросился в дом, выбежал на улицу через входную дверь мимо женщины с ребенком. Казалось, она вообще не заметила, что я пробежал мимо, а я помчался что есть мочи назад, к маячившему вдалеке мосту.

Даже на реке, равно как и во время поиска еды, я всегда искал безопасное место для отдыха. Часто, когда я возвращался туда, где уже ночевал до этого, место оказывалось занятым, поэтому я уходил восвояси. Бывало, что я находил место получше. Я постоянно чувствовал усталость от недосыпания и внутреннего напряжения. Однажды я брел в сумерках по берегу реки и поймал себя на том, что впервые направляюсь под громадину моста. Там, под мостом, я наткнулся на несколько сбитых вместе небольших деревянных настилов, на которых лежали подношения: монеты и кокосы рядом с картинками и маленькими скульптурами знакомой мне богини Дурги, воительницы главной богини Магадеви. Многорукая богиня восседала на тигре, сжимая в руках оружие, которым, как я знал из историй, она сразила демона. В свете мерцающих терракотовых ламп богиня казалась особенно свирепой. Но одновременно было и что-то успокаивающее в этом свете маленьких ламп в сгущающихся сумерках, поэтому я сел под мостом, глядя на гладь реки. Ужасно хотелось есть, и дары богине оказались слишком большим соблазном – я взял немного фруктов, потом кокос и съел все это. А еще я взял несколько монет.