Роальд Даль - Происхождение и катастрофа

— Всё в полном порядке, — сказал доктор. — А сейчас откиньтесь и постарайтесь расслабиться. — Его голос возникал где-то вдали, за много миль отсюда; ей казалось, доктор кричит на неё. — У вас родился сын.

— Что?

— У вас замечательный сын. Понимаете меня? Просто замечательный! Вы слышали, как он кричит?

— С ним всё хорошо, доктор?

— Конечно же, всё хорошо.

— Пожалуйста, принесите его.

— Вам сейчас его принесут.

— Вы уверены, с ним всё в порядке?

— Я совершенно уверен.

— Он всё ещё кричит?

— Попробуйте успокоиться. Нет причины для беспокойства.

— Почему он перестал кричать, доктор? Что-то случилось?

— Пожалуйста, не волнуйтесь. Всё в порядке.

— Я хочу его видеть. Прошу вас, принесите его.

— Милая фрау, — проговорил доктор, поглаживая её руку. — У вас замечательный и очень здоровый малыш. Неужели вы мне не верите?

— Что это за женщина возле него? Что она делает?

— Малыша прихорашивают для свидания с вами, — сказал доктор. — Ему устраивают небольшое купание, и только. На это уж уделите нам немного времени.

— Вы клянётесь, что с ним всё в порядке?

— Я клянусь в этом. А сейчас откиньтесь на подушку и расслабьтесь. Закройте глаза! Закройте-закройте! Вот так. Так-то лучше. Хорошая девочка…

— Я всё молилась-молилась, доктор, чтобы он выжил…

— Конечно, он будет жить. Что вы такое говорите?!

— Другие не выжили…

— Что такое?

— Ни один из моих прежних не выжил, доктор.

Доктор стоял рядом с кроватью, глядя на бледное изнурённое лицо молодой женщины. До этого дня никогда прежде он не видел её. Она и её муж были новыми людьми в городе. Жена хозяина гостиницы, поднявшаяся в номер, чтобы помочь при родах, рассказала ему, что муж молодой женщины работал на местной приграничной таможне, и что месяца три назад эта пара неожиданно прибыла в гостиницу, вещей-то с ними было — только сундук да небольшой чемодан. «Муж-то пьяница, — сказала жена хозяина гостиницы, — заносчивый, вздорный, грубый маленький пьяница, но молодая фрау кротка и набожна и ещё очень грустна. Она никогда не улыбается. Представьте, за те недели, что она здесь, я ни разу не видела её улыбки. По слухам, её муж был уже дважды женат; одна жена умерла, другая развелась с ним по какой-то, знаете, тёмной причине. Но слухи есть слухи».

Доктор склонился и подтянул край покрывала чуть выше груди пациентки.

— Вам не из-за чего беспокоиться, — сказал он мягко. — У вас совершенно нормальный ребёнок.

— Точно так же мне говорили и о других. Но я всех их потеряла, доктор. За последние восемнадцать месяцев я потеряла всех моих троих детей, поэтому вы не должны упрекать меня за мой страх.

— Троих?

— Этот-мой четвёртый… за четыре года.

Доктор невольно переступил с ноги на ногу на голом полу.

— Вряд ли вы знаете, доктор, что значит потерять всех детей, всех троих, медленно, по отдельности, друг за другом. Я всё время вижу их. И сейчас я могу увидеть лицо Густава так же ясно, как если бы он лежал здесь, рядом со мной. Густав был очень милым мальчиком. Но он всё время болел. Это ужасно, когда дети всё время болеют, и ты ничего не можешь поделать, чтобы помочь им.

— Я знаю.

Женщина открыла глаза и несколько мгновений вглядывалась в лицо доктора, потом снова смежила веки.

— Мою девочку звали Идой. Она умерла за несколько дней до Рождества. Это было всего четыре месяца тому назад. Знаете, доктор, мне сейчас захотелось, чтобы вы видели мою Иду.

— Теперь у вас новый ребёнок…

— Но Ида была так красива!

— Да, — сказал доктор. — Я знаю.

— Как вы можете знать?! — воскликнула женщина.

— Я уверен, она была чудным ребёнком. Но новорождённый столь же прелестен. — Доктор отвернулся и подошёл к окну. Стоял дождливый апрельский день.

Поперёк улицы тянулись красные крыши домов. Крупные дождевые капли разбивались о черепицу.

— Иде было два года, доктор…. и она была так прекрасна, что я прямо глаз не могла отвести от неё целый день — с той самой минуты, когда утром одевала, и до вечера, когда она опять успокаивалась в кроватке. Я всё время жила в священном страхе за неё — как бы что-нибудь не случилось с моим ребёнком. Густав умер и мой маленький Отто тоже, и она осталась для меня всем-всем… Иногда по ночам я вставала, подкрадывалась к колыбели, склонялась над ней низко-низко, — чтобы только убедиться, что она дышит.

— Постарайтесь отдохнуть, — проговорил доктор, снова подходя к кровати. — Пожалуйста, постарайтесь.

Лицо женщины было совсем бледным; голубовато-серые тени лежали по окоёму ноздрей и рта. Несколько ниспадавших влажных прядей приклеились к коже лба.

— Когда она умерла… Я была снова в положении, когда это произошло, доктор. Я была на четвёртом месяце. Я больше не хочу! — кричала я после похорон. Хватит с меня! Сколько можно хоронить детей!.. А мой муж… он разгуливал среди гостей с кружкой пива в руке… он вдруг обернулся ко мне и сказал: «У меня есть новость для тебя, Клара. Хорошая новость». Вы можете представить себе это, доктор? Мы только что схоронили нашего третьего ребёнка, а он стоит с кружкою пива в руке и говорит мне, что у него есть хорошая новость. «Сегодня я получил назначение в Браунау, — сказал он, поэтому ты уже можешь начинать укладывать вещи. Это ещё один шанс для тебя, Клара. Новое место. И новый доктор..»

— Прошу вас, не надо больше разговаривать.

— Но ведь вы новый доктор, правда ведь?

— Да.

— И мы именно в Браунау?

— Да, конечно.

— Мне страшно, доктор.

— Постарайтесь отогнать страх.

— Какие же шансы теперь могут быть у четвёртого?!

— Вы не должны так думать.

— И я ничем не могу помочь… Я уверена, это что-то наследственное, что заставляет моих детей так вот умирать. Что-то должно быть.

— Что за бред!

— Знаете, доктор, что сказал мой муж, когда родился Отто? Он вошёл в комнату и, заглянув в колыбель, сказал: «Почему же все мои дети непременно должны быть такими мелкими и хилыми?»

— Я уверен, он не говорил этого.

— Он сунул свою голову прямо в колыбель к Отто, как если бы выискивал мельчайших насекомых, и сказал: «Всё же мне любопытно: отчего же не выходят экземпляры получше? Вот что любопытно». А через три дня после этого Отто умер. Мы быстро окрестили его, на третий день, а в тот же вечер он умер. И потом умер Густав. И потом — Ида. Все они умерли, доктор… И вдруг весь дом стал пустым…

— Сейчас не следует думать об этом.

— И этот… тоже очень мал?

— Он нормальный ребёнок.

— Но мал?

— Может быть, он немного и мал, но малорослые чаще всего значительно выносливее крупных. Только подумайте, фрау Гитлер, через год, в это же время, он уже почти научится ходить. Разве не счастье об этом думать!