Евгений Мин - Ценный подарок (сборник)

— Алло! — яростно рванул я трубку.

— Попросите Горецкого.

— Нет его, уехал, не будет! — выкрикнул я и бросил трубку. Стефа Горецкий, мой закадычный друг, с которым мы летом ездим на рыбалку, а зимой «болеем» за хоккейную команду ЦСКА, скорбно посмотрел на меня:

— Ну, знаешь, Толя, это чистой воды свинство. Не ожидал…

— Товарищи, — сказал я неприятно вежливым голосом, — прошу не занимать телефон. У меня Москва на шее. И вообще, прекратите разговоры.

Все печально притихли, а до этого в комнате было ровное веселое жужжание разносторонне развитых людей, которым есть о чем поговорить в служебное время.

Придвинув к себе телефон, я стал набирать Москву. Цифра «8» ответила тоненькими дистрофическими гудками. Я повторил попытку шесть раз и — безрезультатно. В девятый раз продолжительный басовитый гудок ответил мне. Затем я набрал первые цифры телефона — 213, на этом все кончилось. Дальше пошли короткие гудки. Собрав всю волю в кулак, я продолжал звонить. Я сумел проскочить рубежи 213-32. Шестерка засбоила. «Спокойно, спокойно, — мысленно уговаривал я себя, — будь мужчиной». Это заклинание помогло, благоприятно проскочили все цифры — 213-32-68. Я соединился с Москвой, но в трубке раздавались короткие гудки. Телефон Казачонок был занят, наверное, она говорила с кем-то по делу. Подождем. Через пять минут я позвонил снова. Автоматика работала безукоризненно, а телефон Казачонок был по-прежнему занят. Я решил выработать систему: звонил каждые пять минут — напрасно, звонил по взаимно простым числам (семь, одиннадцать, тринадцать) — бесплодно.

Рабочий день кончился. Сотрудники поспешно покинули помещение. Должно быть, они не хотели мешать мне.

За стеклами окон нависала мутная ноябрьская мгла. Я зажег лампу и звонил, звонил до тех пор, пока тетя Маша не сказала мне, что пора уходить, потому что уборщицы тоже люди.

Дома я старался не показывать вида, что чем-то огорчен, но у Кати глаз снайпера. Я пробовал отнекиваться, но она вытянула из меня все.

— Толик, — ласково обняла она меня, — стоит ли так расстраиваться? Позвонишь завтра.

— Завтра, — простонал я, — завтра я должен докладывать начальнику.

Катя задумалась. Я ждал, хотя ждать было нечего.

— Придумала! — ликующе вскричала она. — Придумала! Это же так просто: ты позвонишь ей домой.

— А есть ли у нее телефон?

— Какой вопрос! Она же ответственная единица. Ты пойдешь на Центральный телеграф, там помещается междугородная, возьмешь у них телефонную книгу Москвы. Собирайся поскорее.

Через полчаса я жадно листал московскую телефонную книгу: «Казаков. Казакова, Казаринов, Казачков…» Стоп! «Казачонок В. А.» Она!.. Но ведь она Казачонок Е. А., а здесь Казачонок В. А. Может быть, телефон на имя мужа… Неудобно звонить поздно вечером. Но у меня нет другого выхода. Решившись, я набрал нужный номер. Глухой бас неприветливо ответил мне.

— Слушаю.

— Извините, что беспокою вас, — сказал я, — мне нужна Елена Анатольевна Казачонок. Это ее телефон?

— Ишь, чего захотели! — злобно захохотал мой собеседник. — Этот фокус ей не удался, пусть скажет спасибо, что умыкнула туалет, купленный на мои деньги, и подобру-поздорову выкатилась.

— Как же так, — растерялся я, — значит, она здесь не живет?

— Я вам говорю: вымелась отсюда.

— Простите, она нужна мне. Я из Ленинграда…

— Из Ленинграда? — раскатисто захохотал он. — Вот уж не думал, что на нее междугородный спрос.

Я сделал последнее усилие и заискивающе спросил:

— Может быть, вы скажете, где найти ее?

Он молчал, и я чувствовал, как он задыхается от злобы, прежде чем выговорить несколько слов.

— Помочь вам? Это вы просите ее нового мужа, если он есть… Сомневаюсь, чтобы нашелся второй такой, как я.

В трубке зазвучали знакомые мне гудки. Блистательная идея Кати рухнула.

На следующее утро, ровно в девять, без всякой надежды я набрал номер, который и сейчас помнил, как таблицу умножения.

— Алло! — раздался свежий женский голос.

Я даже вздрогнул от удивления.

— Алло!.. Алло!.. — звонко выкрикивала она. — Говорите же!

— Товарищ Казачонок, Елена Анатольевна? — не веря своим ушам, сказал я.

— Она. Но почему вы называете меня так торжественно?

— Елена Анатольевна, — объяснял я, сдерживая волнение, — говорит фирма «Лебедь» из Ленинграда, Плотников Анатолий Николаевич.

Мне нужно согласовать форму сто пятнадцать дробь десять.

В течение трех минут злосчастная форма была согласована. После этого я не выдержал и сказал:

— Знаете, я вчера целый день не мог дозвонить до вас. Может быть, телефон был испорчен?

— Ой, — вздохнула она, — вчера был ужасный день. Я никак не могла дозвониться в Театр на Таганке. Но все-таки я добилась, и мы с девочками попали туда.

— Ну и как?

— Чудо!.. Бездна выдумки, вкуса… У меня нет слов, чтобы рассказать об этом.

И она потратила немало слов, рассказывая мне содержание пьесы, и как играют актеры, и какая музыка.

Кончив говорить, она спросила:

— Ну, а какие новости у вас?

Я не мог ударить лицом в грязь перед столицей и рассказал о самых интересных спектаклях, концертных программах, художественных выставках. Потом она… Потом я… Мы уже не называли друг друга по имени-отчеству, а — просто Елена и Анатолий. В этом не было ничего странного: как выяснилось, мы были ровесники. Наверное, скоро бы она стала звать меня Толей, а я ее Леной, но тут появился начальник, и, как вы знаете, всему приходит конец.

Вечером я все рассказал Кате.

— Вот видишь, — улыбнулась она, — а ты делал из этого проблему. Да, кстати, спросил ты у нее, есть ли в Москве замшевые дамские сапоги?

На днях к нам пришел Гарик, Катин троюродный брат. Настоящее имя его было Гавриил, а он требовал, чтобы его звали Гариком, потому что теперь приходится иметь дело с зарубежными гостями. Гарик носил стрельчатые усики и черный кожаный пиджак. Других особых примет я не помню. Чем он занимается, не знаю. Слышал только, как он говорил, что его всегда «продают». Странно, кому нужен такой товар?

— Привет, братья-телята, — приветствовал нас Гарик, — я к вам на минутку. Дельце есть. В общем, так: вы люди грамотные, научные, пишете много. Так что подкиньте мне бумажонки.

— Какой бумажонки, Гавриил? — не понял я.

— Не Гавриил, а Гарик, — сердито щипнул он себя за ус, — понимать нужно. Гаврил уже и в деревне не осталось… Обыкновенной, бросовой бумажки. Килограммчиков двадцать. На Дюму коплю.

— На кого? — спросил я.

— На Александра Дюма, — вмешалась Катя, которая гораздо сообразительней, чем я.

— Правильно, сестренка, — ухмыльнулся Гарик, — ты у нас понятливая, наша порода. Значит, так: вы мне двадцать кило бумажки, я эти кило — на талончики, а они мне «Трех мушкетеров».