Vincent Killpastor - Школа Стукачей

Все мы — рецепторы, щупальца гигантского осьминога-мозга. Он раскидал нас во все стороны, а мы ползаем тут и собираем для него разные впечатления.

Осьминог холоден и бесстрастен. Ему всё равно, как и откуда приходят данные, ему всё равно, когда в ходе сбора информации мы обжигаемся, колемся, режемся, и разбиваем друг другу сердца.

Чем тюрьма похожа на кинотеатр? Тоже вечно не знаешь, с кем рядом придётся сидеть.

Я уже пятый месяц в Таштюрьме и готов подписаться под каждым словом этой невесёлой шутки.

Чудовищное неудобство тюрьмы заключается не в том, что туалет, кокетливо отгороженный застиранной простынею, которая не экранирует ни звуков, ни запахов расположен прямо в камере. Это смущало только храброго немецкого авиатора Матиаса Руста. Когда его освободили из русской каталажки, в первом интервью, он так и сказал: «Верьте иль нет, но два последних года я просидел в туалете.

И не в том неудобство, что в камере, рассчитанной на десять мест — нас «лежит» сорок шесть человек. Это особенно заметно в разгар ташкентского лета, в момент, когда в камеру влетает через кормушку сорок шесть металлических мисок кипящего борща, и тогда можно наблюдать, как на твоих глазах из кожи медленно материализуются бисеринки липкого мутного пота.

И вовсе не психологический дискомфорт от того, что не видно лиц собеседников — очки ведь мне так до сих пор и не вернули.

Даже не тот шокирующий момент, когда пойдя в туалет по малой нужде, ловишь у себя в трусах свою первую в жизни бельевую вшу и все никак не можешь её раздавить, пока не додумываешься, наконец, зажать её между ногтей. Скафандр у вши, крепок как у речного рака.

Нет. Самое непереносимое в тюрьме это то, что ты лишён возможности выбирать своё окружение. Если тебе глубоко отвратительны те, которые тебя сейчас окружают — ты не можешь просто развернуться и выйти в другую комнату. Камера сейчас — весь твой внешний мир. Каждый день ты видишь, как другие сорок пять спят, едят, испражняются и всяческими ухищрениями выманивают друг у друга табак.

Всех режиссёров театра абсурда необходимо сажать хотя бы на месяц. Творческая практика.

В хате нет ни кого, с кем бы я мог быть самим собой, говорить на своём языке и на свои темы, и это сильно угнетает. Чувствую себя как на предметном стекле микроскопа — круглые сутки под наблюдением. Именно этот психологический дискомфорт и отсутствие возможности побыть наедине с собой, я уверен, расшатывает нервы и накладывает на отсидевших пожизненную печать истерии.

Мизантропия — это второе распространённое профессиональное заболевание «отбывавших». Она естественный результат наблюдения за разными человеческими особями в стеснённых жизненных условиях. Увы, когда все опускается на уровень элементарного выживания, цари природы и венцы творения больше всего напоминают загнанных в банку пауков. От этого, наверное, происходит и зэковский культ паука. Их изображения колют на коже, а стоит членистоногому представителю заползти в камеру — его жизнь и благосостояние охраняется с неусыпностью, которой могли бы позавидовать священные коровы в Индии.

До тюрьмы, встречая нового человека, я сразу начинал искать его лучшие качества, чтобы он мне поскорей понравился. Теперь же всё с точностью до наоборот — любые недостатки человека принимают в моих глазах гигантские размеры, и я тут же выношу ему обвинительный приговор. Мизантропия — тяжёлая ноша. С каждым годом людей вокруг меня остаётся всё меньше и меньше. Скоро я останусь наедине с собой, и по логике развития болезни возненавижу от всей души самого себя.

Ещё одно качество, что я приобрёл, уже, думаю, в индивидуальном порядке, это лёгкая форма шизофрении. Та её часть, что вызывает социальную дисфункцию. Ни одному обществу в мире теперь не удаётся сделать из меня нормального «члена». Я не верю, никому и ничему, и представляю слабое звено и пятую колонну всего «прогрессивного человечества».

Спросите откуда у тебя, недоучки, эти глубокие познания практической психиатрии? Да всё — оттуда же, из моей тюремной камеры.

В силу переполненности тюрем, ремонт там сделать невозможно — куда деть на время ремонта «пассажиров»? Поэтому зэки убивают время, занимаясь благоустройством. Вместо обоев — стены обычно оклеиваются страницами, вырванными из книг. Это называется «образовать» хату.

В нашей хате стены образованы учебником практической психиатрии. У учебника нет начала и конца, фамилия автора мне не известна, но я до сих пор считаю его близким знакомцем, отсидевшем вместе со мной, в туалете, целых девять месяцев. Я прочёл его труд если не от корки — до корки, то точно уж от стенки до стенки, обнаружив у себя большинство описываемых симптомов представляющего угрозу для общества социопата.

Неизвестный автор учебника пока мой единственный, не считая Алишера, друг. Алишер сидит в другом крыле, и встречаюсь с ним я только по дороге в суд.

Поездка в суд, это настоящий праздник — как Новый год или день рождения.

Я уже девять раз ездил на суд.

Не потому, что меня никак не могут «окрестить» — в Узбекистане суды и выборы проходят как по маслу, нет, просто до меня всё не доходит очередь, а я и не спешу — все равно окрестят рано или поздно.

А срок считают со дня ареста, раньше сядешь — раньше выйдешь.

Поездка в суд это возможность на целый день улизнуть с хаты, нажраться «вольнячки», повезёт — напиться или обкуриться до полужидкого состояния. Анекдот о том, как наркоман приходят в себя в зале суда, и пугается собственного конвоя (Опаньки — менты!!) — это, я уверен, быль. Подсудимые на суде в нашей стране трезвы крайне редко. Присутствовать на этой процедуре без наркоза противопоказано. Обычно человек или уже передал через адвоката взятку, или понял что таких денег ему не собрать. в любом случае результат судилища уже известен с большой точностью. Зачем же просиживать штаны по-трезвяку?

Когда вас заметут, помните — следователи, прокуроры и судьи — ваши наипервейшие враги, не верьте ни одному их слову. Это андроиды запрограммированные на увеличение количества зэка. Держите ухо востро и ищите слабости в их программной прошивке, может удастся их ломануть, и перезагрузить. Иначе по полной программе загрузят вас. Считать, что этот милый человек в костюме, которого вы видите второй раз в жизни печётся о вас и ваших интересах, это простите, форма идиотизма.