Олег Рой - Тени судьбы

«Жди меня, и я вернусь всем смертям назло, кто не ждал меня, тот пусть скажет — повезло!» — уже здесь, спустя, кажется, века, Слава задушевно читал по вечерам Симонова. И от этих фраз мое сердце обливалось кровью. Да и другие ребята замолкали и вспоминали прошлое — дом, детство, возлюбленных, родных. Каждый из нас уходил в себя и жаждал вернуться.

Я вспомнил момент, который изменил для меня все.

Когда я понял, что между мной и городом, людьми, работой да и самой жизнью лежит огромная пропасть, я купил билет на балет «Щелкунчик», в котором Светлана исполняла роль Маши. Хотел просто увидеть ее в танце. Ее лицо было настолько детским и невинным, что я не смог скрыть свое восхищение. На мгновение наши взгляды пересеклись, и этого было достаточно для сильнейшего разряда. Окрепшие чувства, зрелость мыслей и жажда любви. Мы были слишком похожи и оба не находили слов, чтобы выразить все то, что происходило в наших душах. Восход солнца после звездной ночи показался мне самым прекрасным явлением во всей моей жизни. Я не понимал, как долгое время внушал себе, что любовь — это просто страстное влечение со своим сроком годности и что это надо пережить. И что только женщины полны эмоций, чувств и могут быть ослеплены мужчиной. Все это полнейший бред. Мне было достаточно одного прикосновения, чтобы рассеять ложь, которой я долгое время питался.

«Я жду ребенка», — робко проговорила Надя, когда я вернулся домой, полный решимости сказать ей правду и, пока не поздно, разойтись.

А пленка все дальше отматывалась назад…

Она не красивая, но симпатичная. В ней столько несочетаемых качеств — и в характере, и во внешности, и в поведении, что временами мне кажется, будто я живу не с Надей, а Надями — абсолютно разными и непохожими друг на друга девочками, девушками и женщинами. Одна — нежная, заботливая и, кажется, влюбленная. Другая — дерзкая, циничная и жестокая. Третья — задумчивая, лиричная и печальная. С ней интересно и никогда не бывает скучно. Мы похожи, потому что оба не сюсюкаем, распуская слюни от любви. Мы вместе живем и… ну просто живем, работаем, отдыхаем, вот сейчас сидим и завтракаем. Она смотрит в телевизор, я — в окно. До судьбоносного посещения «Щелкунчика» оставалась еще неделя.

Надежда дала мне надежду, что я смогу быть с ней счастливым. И я могу. Стараюсь, по крайней мере. Если честно, то она следовала за мной тенью, ходила по пятам еще с пятого класса, напоминая мне неутомимого гномика, терпеливо выжидающего свое счастье. В сущности, вся комедия наших школьных дружеских отношений казалась мне забавной и безобидной, я увлекся похорошевшей рыжей бестией, и это спасало меня от обиды на Светку. Но где-то в глубине души все содрогалось при мысли о том, что я проведу всю свою жизнь с этой девушкой, так и не признавшись Свете в любви.

Да и со Славкой стало вдруг трудно общаться. Жили бы еще в другом районе, Москва ведь не деревня с одной улицей, так нет, соседи. Приходится, скрепя зубы, призывая мудрость и сражаясь с гневом, смотреть на чужое счастье. Мне казалось, что меня уже ничто не связывает с яркой и играющей цветами жизнью, разве что обычное существование обычного тренера по самообороне и рукопашному бою. И опять величие черного юмора. При этом я был самым незащищенным и податливым человеком. Судьба отправила меня в нокаут. Товарищи хвастались достижениями в работе, важными для карьеры знакомствами и связями, кто-то зарабатывал деньги, кто-то находил счастье в любви. У всех на счету были достижения. Слава завоевывал литературные премии, и его имя не сходило с полос газет и журналов. То и дело ходили слухи, что сам министр культуры заинтересовался творчеством юного писателя. Света нашла себя в искусстве, очаровывая грациозными движениями избалованную московскую публику. Надька рисует. Меня всегда окружали творческие люди. У каждого из них широкая душа и глубокие мысли. Они делятся с миром своими чувствами и настраивают, как музыкальные инструменты, души зрителей на свет, любовь и красоту. А я лишь учу бить врагов. Наверное, это тоже необходимо, поскольку улица нередко становится трассой опасностей, но в этой профессии мозолями покрыты не только руки, но и чувства, которым нет выхода. Мне был закрыт вход в мир образов, где жили балерины, писатели, музыканты, художники… Проходили дни, месяцы и годы, а мое «я» становилось слишком ненасытным, одиночество ширилось, занимая слишком большое пространство. Мне было жаль Надю. Она видела мои страдания и равнодушие. Видела, но опускала глаза, тихонько прижимала к груди правую руку, как будто успокаивала маленькую девочку, живущую внутри себя и верящую в счастье. Мы оба любили. И понимали тяжесть этого чувства. Хотя и привыкли друг к другу. Как-то раз нам пришлось расстаться на время, на месяц. Надя уехала в деревню к захворавшей бабушке. Через неделю я стал скучать по ней, по ее улыбке, манере класть руку на мою ладонь, когда грусть съедала меня, ее низкому тембру голоса и привычке раскуривать, но не курить сигареты.

Долго держалась этой осенью листва на деревьях. Небо было пасмурным и навевало печаль. Меж двойных рам забилась муха. Бедняга, хочет вырваться на волю. Выпустил. А дворники каждый вечер жгут листья. Кощунственно, на мой взгляд, сжигать такую красоту.

Сегодня случайно пересеклись со Славой на улице. Он увлеченно рассказывал мне о тенях, про которые пишет уже много лет. Для него они стали живыми, дышащими и видящими существами. Странно, как человек в пустоте может разглядеть жизнь и придать ей значение. Более того, заставить остальных поверить в сочиненные истории. Слава был уверен в себе и не знал сомнений и разочарований, от которых седеет талант. Он мыслил не так, как вдалбливали в головы, у него всегда имелся собственный путь. Его дело — идти творческими тропами, встречаясь с вдохновением, испытывая муки и жажду новых идей. Мое дело — горячо любить его женщину, учить детей самообороне и топать по тропе, любуясь горизонтом.

«То, что на первый взгляд кажется слабым и доверчивым, на самом деле обладает всесокрушающей мощью», — объясняю я философию борьбы мальчугану, который доверчиво смотрит мне в глаза. Как бы я хотел научить людей защищать не только тело, но и свою душу. Особенно детей, которые являются главными хранителями веры. Борьба придает мне силы и вдохновляет, настраивает на жизнь. Надька гордится мной и всячески подбадривает. С ней легко и весело, как с сестрой. По выходным мы катаемся на великах или гоняем на мотоцикле, который берем у друзей. Она визжит мне в ухо, смеется в голос, обнимает крепко и страстно целует. Что еще нужно молодому парню? Да ни о чем больше и мечтать не смею. Ветер дует в лицо, солнце палит, птицы чирикают, девчонки строят глазки. Жарко. Лежим на траве, под деревом, накинувшим на нас покрывало тени, пьем пиво, болтаем о будущем. Что-то коснулось моей ноги, смотрю — газета, с которой, видимо, заигрался ветер. Дай-ка почитаю, что творится в мире. В разделе «Культура» говорится о новых постановках и среди прочего статья «Величие танца». На фотографии Света — красивая, грациозная и такая… желанная. Быть может, они со Славой переедут в другую квартиру, и мы встретимся лет через 10 на каком-нибудь проспекте. Так, случайно столкнемся, будем неловко друг другу улыбаться и рассказывать о том, что все хорошо. Семья, дети, работа… Нет. Довольно. «Надя, пойдем домой». Не слышит. Уснула. Смотрю на нее спящую и не смею тревожить. Где-то я потерял себя, как любимый грузовичок, с которым играл все детство, а потом, как-то утром, не смог его нигде найти. Плакал. Остановить не могли. Не понимал, как то, что «мое», может бесследно исчезнуть. И только через полгода увидел свое любимое авто в руках незнакомого пацаненка. Подбежал к мальчику, стал объяснять, просить вернуть, но он лишь засмеялся и сказал: «Что упало — то пропало». Ладно, не буду о грустном. Рядом с Надиной сумкой лежат эскизы. Красиво. Природа, люди, улицы, дома и много-много скамеек. Интересно, с чем же это связано? Не знал, что Наде так нравятся пустые скамейки, навевающие мысли об одиночестве. Хотя что я о ней вообще знаю? Более того, я даже не задумывался о сокровенных отсеках ее личности.