Лиз Туччилло - Легко ли быть одной?

– Что случилось? – спросила я.

Томас провел рукой по своим черным волнистым волосам и не ответил, только пробормотал по-французски:

– C,a c’est incroyable [71] Это невероятно ( фр .). .

– Что? – переспросила я, начиная волноваться.

Томас снова не ответил. Только продолжал качать головой.

– Она здесь. В Пекине, – наконец произнес он.

– Кто здесь? – спросила я, в душе надеясь, что просто неправильно его поняла.

– Доминик. Она здесь.

Только тут я сообразила, что даже не знала ее имени. Я намеренно выталкивала ее из своей реальности – так старательно, что даже не удосужилась узнать, как ее зовут.

– Твоя жена? – с тревогой спросила я.

Томас кивнул. Его лицо немного покраснело.

– Она прилетела в Пекин? – снова спросила я, с трудом стараясь не перейти на истерический крик.

Томас опять кивнул, вцепившись себе в волосы.

– Она не поверила, что я вернусь домой. Поэтому сама приехала сюда, чтобы меня забрать.

Я стояла на ступеньках маленькой лестницы, которая вела во Дворец Небесной Чистоты. Сейчас туристов, в основном китайцев, было много, и они толпами двигались мимо меня.

– Где она теперь?

Томас скрестил руки на груди, потом принялся нервно покусывать большой палец. Затем опустил руки.

– На площади Тяньаньмэнь, через дорогу. И сейчас направляется сюда.

– Как она может быть через дорогу отсюда? Как она узнала?..

Томас озадаченно смотрел на меня.

– Не знаю. Думаю, просто приехала, велела таксисту отвезти ее на площадь Тяньаньмэнь и позвонила мне.

Я взглянула на него с недоверием.

– Ладно, и что мне делать? Куда мне…

Я лихорадочно огляделась по сторонам, словно императрица, ищущая пути спасения от наступающей вражеской армии.

– Давай выведем тебя через задний ход, а затем я пойду поговорю с ней.

– О’кей, – сказала я, чувствуя, как сердце вырывается из моей груди. – О’кей.

Мы спешно прошли через Императорский сад (просто очаровательный, судя по тому, что я успела увидеть) и направились к проему, над которым было написано «Выход». Я уже повернулась к Томасу, чтобы сказать ему, что сама вернусь в отель, а он мне потом туда позвонит – ну, или не знаю, как там получится, – когда заметила, что он смотрит куда-то поверх моей головы. Выражение его лица было каменное, но глаза глядели так, будто кто-то подал сигнал пожарной тревоги. Я резко обернулась и увидела красивую миниатюрную блондинку в длинном кашемировом пальто и шикарных туфлях на высоких каблуках, которая направлялась в нашу сторону. Ее волосы были собраны на макушке в конский хвост и подрагивали при каждом шаге, когда она, словно буря, приближалась к нам. Доминик уже миновала ворота Запретного города и должна была столкнуться с нами в Императорском саду. Лучше места, чтобы встретиться с неверным мужем и его любовницей, не найти.

Томас – человек невероятно хладнокровный и элегантный, но в этот миг даже он выглядел так, будто готов взорваться среди всех этих кипарисов.

– Что мне… Что?.. – запинаясь, промямлила я.

Мне ужасно хотелось броситься наутек, проскочить через выход и потом пробежать по улицам Пекина три мили, отделявшие нас от отеля, забиться в номер и спрятаться с головой под одеяло. Еще пара секунд – и бежать было уже слишком поздно.

Доминик набросилась на Томаса, крича что-то по-французски. Затем взглянула на меня с нескрываемым отвращением и снова принялась кричать. Кое-что мне удавалось понять – что-то насчет лет, проведенных вместе, и того, как она его любит. Одну фразу она повторяла постоянно: «Est-ce que tu sais à quel point je t’aime?» («Ты знаешь, как я тебя люблю?») Она показывала на меня и продолжала кричать. Я понимала далеко не все, но смысл мне уловить удалось: «Почему ты бросаешь все, что у нас есть, ради нее, этой женщины, этой шлюхи, этого ничтожества? Что в ней такого? Она – ничто, пустое место. У нас с тобой общая жизнь, а она для тебя ничего не значит». Томас меня не защищал, да и как он мог это сделать? Он просто старался как-то успокоить Доминик. Я должна была признать, что даже во время всей этой сцены она была великолепна – и полна достоинства. Я была поражена: человек прилетел на другой конец земли, чтобы вырвать мужа из рук чужой женщины, но в ходе этого процесса все равно выглядит эффектно, просто шикарно. На нас смущенно и с некоторым удивлением поглядывали китайские туристы, однако продолжали двигаться мимо. В стране полтора миллиарда населения, и у людей тут попросту нет времени на то, чтобы забивать себе голову всякими пустяками.

Доминик сильно толкнула Томаса в грудь, и я инстинктивно сделала несколько шагов назад. По ее щекам катились слезы. Томас выглядел по-настоящему удивленным, как будто раньше никогда не видел свою жену расстроенной. Я развернулась, чтобы уйти, когда услышала, как она воскликнула по-французски:

– Je suis enceinte!

Мне показалось, что это означает «я беременна», хотя уверенности у меня не было. Впрочем, по выражению лица Томаса нетрудно было догадаться, что я не ошиблась.

Я потупила взгляд и, не говоря ни слова, препроводила себя из Запретного города. Что поделаешь: я была официально свергнута с престола.

В одном из путеводителей по Китаю, купленном в аэропорту, я вычитала, что, подытоживая результаты правления Мао Цзэдуна, тут говорят так: «Семьдесят процентов было хорошо и тридцать – плохо». Подход мне понравился. Думаю, что процентное соотношение – прекрасный способ оценки большей части событий в жизни человека. Направляясь в свой отель, я пыталась мысленно вернуться назад и проанализировать, что привело меня сюда, на Улицу Великого Унижения и Скорби. Я старалась открыться навстречу жизни, играть по чужим правилам, испытать романтическую любовь и проверить себя в этом деле. Так что же тут неправильно? На Бали это казалось мне по-настоящему потрясающей идеей. Теперь же, на авеню Чанг-ан, в отношении этой идеи можно было бы сказать, что хорошей она была на тридцать процентов и на семьдесят – неудачной. Уверена я была только в том, что заставила француженку рыдать на улице, что меня обозвали шлюхой и что мужчина, которого я любила, собирается уйти от меня и вернуться в семью, к жене. Как и должен был поступить. Я испытывала подавленность и стыд. Те же грабли: я встречалась с плохим мальчиком. Возможно, плохого в нем было только двадцать процентов, а хорошего – восемьдесят, но от этого он все равно не переставал быть плохим. Поэтому к моему стыду из-за публичного унижения и угрызениям совести из-за собственного поведения теперь добавилось еще и осознание того, что я, черт побери, продолжаю совершать одни и те же ошибки.

– Не вздумай возвращаться, – сказала Серена. Я позвонила ей, когда в Нью-Йорке было шесть утра. – Нельзя сбегать домой из-за мужчины – это неразумно.