Николай Зайцев - Вертикальная радуга (СИ)

— Я тебя сам сдам, — вдруг сказал Руся, обдавая меня холодом и незнакомыми нотками в голосе.

— Как сдашь? — не поверил я.

— А вот так! Я не хочу из-за тебя сидеть.

— Автомат только мой! Я и стану за него отвечать. Стучи.

— Тогда я не стану носить тебе передачи, — устало сказал Руся. — И никто не станет. И Оля тебя ждать не будет. И выйдешь ты из тюрьмы старым, больным и никому не нужным. А сейчас выбирай или ты пойдешь в милицию и сдашь автомат — скажешь — подкинули или уходи из ларька.

— Как так? Что значит «уходи из ларька»?

— А зачем ты мне нужен? Стопроцентный зек. Ты же меня подведешь! Вот посмотришь!

Я задумался. Короткая жизнь пролетела перед глазами. И в ней ничего не было. Даже длинной куртки из мягкой кожи. Только автомат. И полведра патронов. Я представил недовольное лицо Ольги. Разочарование в её глазах, когда я стану показывать ей автомат, объясняя, почему я ушел от Руслана, из ларька, где всегда было много «сникерсов» и «марсов». Потом я вспомнил завод и старших мастеров и совсем погрустнел. Руся истолковал мою мимику по-своему и решил меня добить:

— Зек.

— Ладно. Сдам. Поедешь со мной?

— С ума сошел?? — ужаснулся друг. Руки его затряслись. — Нет. Иди один. И немедленно.

— Хорошо. — Я поднялся. Тщательно завернул оружие. Придирчиво осмотрел пакет. Ничего не торчало. — Я пошел?

— Иди. Да. И возьми выходной. Побудь один дома. Подумай. Поскучай. Поплачь.

Я промолчал, потом печально вздохнул и вышел на улицу. Постоял возле ларька. Люди точно знали, что у меня в пакете автомат и откровенно глазели. Наверное, я долго простоял, опираясь спиной о раскаленную жесть, пока Руся требовательно не застучал в стекло и замахал на меня рукой. «Пошел вон», — шептали его губы.

Я обиделся и пошел. На светофоре со мной заговорила бабушка. Удивительный народ — эти бабушки.

— Вот купила рыбы. Такая большая! — Она распахнула перед моим носом пакет, показывая мне треску. Я содержимым своего пластика не стал хвастаться. Загорелся зеленый. Мы тронулись. Странно, вокруг столько народу, а она почему-то выбрала именно меня. Мы перешли дорогу. Я по-прежнему на неё не смотрел, а она семенила рядом со мной и рассказывала про церковь и веру. Люди плавно обтекали нас со всех сторон. Я любовался листвой деревьев. Смотрел на пыль на дороге. На грязные машины, проезжающие мимо. На чистое небо. Дивился всему. И тут увидел веревку с красными флажками перед собой. Работники ЖЕУ огородили возможный аварийный участок, и ушли куда-то. Может обедать? Или ждать в теньке и прохладе дальнейших инструкций? Участок перекрывал весь тротуар. Люди просто поднимали веревку над головой и шагали дальше по своим делам. Мы с бабушкой замерли. Обоим не понравился не порядок. Переглянулись. Только сейчас я заметил, что моя собеседница миловидная пожилая женщина с очень интеллигентным лицом и мне стало стыдно.

— Нет слов, — сказала она.

— Бывает хуже. — Я поднял веревку над её головой и галантно склонил голову, пропуская вперед даму. Почему-то я был уверен, что ей шагать прямо, не сворачивая в переулки, до следующего светофора и спутником её буду я. Я усмехнулся и взял из её рук пакет с рыбиной. Она протестовала только для вида.

— После смерти Пети, жизнь стала такой дорогой, — сказала она мне шагов через десять. — Но меня спасает вера в Бога. Бог присматривает за мной. Он добр и щедр. Вот послал мне рыбину и тебя. Думаешь совпадение? Сегодня у меня будет сытный обед. Так давно не ела рыбки. Слишком дорого. Ты, наверное, тоже ничего не ешь? Такой тощий!

Мне хотелось её многое рассказать, но я промолчал, половчее перехватил пакеты в одну руку и достал из кармана шоколадку «фрут энд нат». Мою любимую. Протянул бабушке.

— Нет, нет, — испугалась она. — Думаете, что я нищая?

— Это всего лишь шоколад, — попытался успокоить её я, — сегодня Бог особенно к вам внимателен.

— Вера Степановна, — представилась бабушка, принимая гостинец. Слова о Боге её успокоили. И я видел радость в её глазах. Удивительно. Если бы я немедленно получил злополучную куртку, испытал бы я те же чувства?

— Вася.

— Учишься в педагогическом институте, Вася? — спросила Вера Степановна. А может, скорее утверждала. Не хотелось разочаровать, но я сказал правду.

— Нет. Не вышло. Четыре раза поступал.

— Будешь ещё поступать?

— Сомневаюсь. Надоело.

— Потерял веру. — Вера Степановна покачала головой. Но она меня не осуждала, скорее жалела. — Работаешь где?

— Официально безработный, а так, подрабатываю в ларьке. Скоро стану предпринимателем. Получу бумагу.

— Я помолюсь за тебя, Вася. Расскажу Богу про тебя, и ты станешь настоящим предпринимателем. У тебя всё получится и у тебя будет много денег. Посмотришь. Только будь осторожен — стреляют в вас, как в зайцев. Ты не знаешь, где можно взять черного кота?

Я даже остановился.

— А зачем вам, Вера Степановна?..

— Говорят они лечебные. И очень любознательные. Самые добрые. Если к ним с лаской. Только я бы взрослого взяла. Сил нет приучать котенка к туалету.

— Знаю, где взять. Я вам отдам своего кота. Он — лапочка и сразу вам понравится.

— У тебя есть кот? А как же ты будешь без него? Он же твой друг, наверно?

— Наверно.

— Вот повезло, — тихо сказала Вера Степановна. — Какой прекрасный и удачный день. Как ярко светит солнце.

— Я живу недалеко. В двух кварталах.

— Чудесно.

Мы перескакивали с одной темы на другую и вскользь поговорили обо всем. Через пять минут мне казалось, что я знаю всё о Вере Степановне и, думаю, наши души нашли друг в друге некоторое родство. Удивительный человек. Питу она тоже сразу понравилась. Кот потерся о ноги. И привстал на задние лапы, с любопытством постукивая новую хозяйку по коленки и требовательно заглядывая в глаза. Не иначе хотел, есть, сорванец. Я быстро прошел на кухню. Достал из холодильника старую пачку крабовых палочек (последняя память с завода), открыл и высыпал содержимое под ноги Веры Степановны, не замечая её округлившихся глаз.

— Ешь, Пит. Ешь.

Кот утробно заурчал.

— Пит?

— Его имя. Пит от имени Питер— это по-английски. По-русски значит Петя.

— Петя? — охнула Вера Степановна и облокотилась о стену, подпирая спиной бетонную поверхность. Я посмотрел на её лицо и увидел дрожащие губы. «Петя!» — я мучительно вспоминал, в голове вертелось что-то важное.

Вера Степановна склонилась над котом, который рвал крабовые палочки в лохмотья, нервно прижимая уши, и, тараща глаза; и погладила зверя по голове, приговаривая:

— Ну, вот мы и встретились, милый.

Бьюсь об заклад, если бы я погладил, Пита, когда он насыщается, то он бы порвал меня как эту крабовую палочку, только мои лохмотья бывшей кожи выглядели кошмарнее. Ничего не произошло. Кот замурлыкал. Со мной он даже не мяукал.