Элена Ферранте - Моя гениальная подруга

— Зачем ты полез платить? — чуть ли не кричала я на него.

— Затем, что мы с тобой красивее их. И благороднее, — ответил он.

Сама того не заметив, я привязалась к Антонио. Наши сексуальные игры стали чуть смелее. Я хотела спросить у Лилы, что делают они со Стефано, когда остаются одни в машине. То же, что мы с Антонио, или больше? Например, то, что врал о ней Солара? Кроме нее, мне больше не с кем было это обсудить. Но мне так и не удалось задать ей эти вопросы: она больше ни разу не появилась в Sea Garden.

К середине августа моя работа закончилась, как и радость от солнца и моря. Продавщица канцтоваров осталась мной очень довольна, хотя девочки, расхваливая меня, рассказали матери, что иногда к нам на пляж приходил мой друг, с которым они вместе прыгали в воду. Я боялась, что она станет ворчать, но она лишь обняла меня и сказала: «Слава богу! Тебе надо стать чуточку легкомысленнее, а то ты слишком уж серьезна для своих лет. Вон, посмотри на Лину Черулло, — с усмешкой добавила она. — Вот уж кто времени даром не теряет».

Вечером на пруду я сказала Антонио:

— Всегда так было, с самого детства: все считали ее плохой, а меня — хорошей.

Он поцеловал меня и спросил с иронией:

— А что, разве это не так?

Меня так растрогал его ответ, что я не смогла заставить себя сообщить ему, что мы должны расстаться. Мне казалось, что я обязана это сделать. Привязанность — не любовь, а любила я Нино и знала, что буду любить его всегда. Я заготовила для Антонио целую речь: «Мне было с тобой очень хорошо. Ты очень помог мне в трудное время, когда мне было одиноко, но теперь начинается школа. Я перешла в выпускной класс, у меня будет много новых предметов, мне придется целыми днями заниматься. Мне очень жаль, но мы не будем больше встречаться». Каждый вечер я отправлялась на свидание на прудах, повторяя в уме эту речь. Но он казался таким влюбленным, таким страстным, что мне не хватало смелости и я все откладывала разговор. Скажу в день Успения Богородицы. Скажу после дня Успения Богородицы. Скажу в конце месяца. Я внушала себе: «Нельзя целоваться с человеком и позволять ему трогать себя просто потому, что ты им увлечена. Лила любит Стефано, а я Антонио не люблю».

Время шло, а подходящий момент для решающего разговора все не находился. Мелина всегда плохо переносила летний зной, и во второй половине августа ее состояние заметно ухудшилось. Опять у нее не сходил с языка Сарраторе, которого она называла Донато. Она рассказывала, что виделась с ним, что он приезжал за ней. Дети не знали, как ее отвлечь. Меня ее рассказ заставил волноваться. Я боялась, что Сарраторе действительно вернулся в наш квартал и бродит по нашим улицам, только ищет он вовсе не Мелину, а меня. Иногда я внезапно просыпалась среди ночи с ощущением, что он здесь, в моей комнате, куда проник через окно. Я твердила себе, что этого не может быть, и вообще он сейчас в отпуске, в Барано или Маронти — что ему делать у нас, среди уличной пыли и полчищ мух?

Но однажды утром, когда я шла в лавку, меня окликнули. Я обернулась, но узнала его не сразу. Потом взгляд сфокусировался на черных усах, приятных чертах загорелого лица, тонких губах. Я пошла прямо, он — за мной. Он сказал, что очень огорчился, не найдя меня этим летом у Неллы в Барано. Что он целыми днями думает только обо мне и жить без меня не может. Что наша любовь вдохновила его и он написал много новых стихов, которые мечтает мне прочитать. Что должен видеть меня и разговаривать со мной. Что если я ему откажу, он себя убьет. Я остановилась и злобно прошипела, чтобы он оставил меня в покое, что у меня есть жених, а его я больше не желаю видеть. Он забормотал, что всегда будет меня ждать и каждый полдень будет стоять на шоссе, у выхода из туннеля. Я изо всех сил замотала головой: в жизни туда не пойду! Он потянулся меня поцеловать, и я с отвращением отскочила. Он криво улыбнулся и сказал: «Ты такая чувствительная! Я принесу тебе свои лучшие стихи». Развернулся и ушел.

Я была жутко напугана и, не зная, что предпринять, решила обратиться к Антонио. В тот же вечер, на пруду, я сказала ему, что его мать права: Донато Сарраторе бродит по кварталу. Он остановил меня на улице и просил передать Мелине, что будет каждый полдень ждать ее возле выхода из туннеля. Антонио помрачнел: «И что мне с этим делать?» Я предложила пойти туда с ним вместе, чтобы объяснить Сарраторе, в каком состоянии сейчас Мелина.

От волнения я всю ночь не сомкнула глаз. На следующий день мы отправились к туннелю. Антонио шел молча, словно нехотя, и я догадывалась, что его угнетает. Он злился, но в то же время не мог побороть смущение. «Солара он не испугался, когда вступался за Аду и Лилу, а теперь стесняется!» — сердито думала я, хоть и понимала, что он робеет перед Донато Сарраторе потому, что испытывает к нему уважение. Я чувствовала себя гораздо увереннее. Меня так и подмывало схватить его за грудки и крикнуть ему в лицо: «Ты не писал никаких книг, но этот мерзавец тебе в подметки не годится!» В итоге я ограничилась тем, что взяла его под руку.

Сарраторе заметил нас издалека и поспешил скрыться во мраке туннеля, но я окликнула его:

— Синьор Сарраторе!

Он обернулся.

— Не знаю, помните ли вы Антонио, старшего сына синьоры Мелины, — начала я.

— Конечно, помню! Привет, Антонио, — дружелюбно произнес Сарраторе.

— Антонио — мой жених.

— Прекрасно!

— Мы хотим вам кое-что объяснить.

Антонио понял, что настал его час, и заговорил, с трудом подбирая слова. От напряжения он даже побледнел.

— Я очень рад видеть вас, синьор Сарраторе. Я вас не забыл и всегда буду вам благодарен за то, что вы сделали для нас после смерти отца. Спасибо, что устроили меня в мастерскую Горрезио. Теперь у меня есть профессия…

— Расскажи про мать, — нервно вставила я.

Он сердито отмахнулся от меня и продолжил:

— Но вы здесь больше не живете и не знаете, что у нас происходит. Моя мать теряет голову, как только услышит ваше имя. Если она вас увидит хоть один раз, точно попадет в дурдом…

Сарраторе не дал ему договорить:

— Антонио, мальчик мой! Я никогда не желал твоей матери ничего плохого. Ты ведь помнишь, сколько я для вас сделал. Я всегда хотел одного — помочь ей.

— Так вот, если вы и дальше хотите ей помочь, пожалуйста, не ищите ее, не посылайте ей книг и не появляйтесь в нашем квартале.

— Как ты можешь требовать от меня такое? Нельзя запретить человеку навещать дорогие ему места, — до отвращения приторным голосом произнес Сарраторе.

Этот насквозь фальшивый тон возмутил меня. Я его узнала: часто слышала в Барано, на пляже Маронти. Голос был мягкий и вкрадчивый — таким, по его мнению, должен говорить человек, пишущий стихи и статьи в газете «Рим». Я уже хотела вмешаться, но Антонио меня опередил. Он набычился, поднял плечи, протянул руку и своими сильными пальцами толкнул Сарраторе в грудь.