Мун Ли - Наш испорченный герой. Встреча с братом

— Я рад слышать, что он не страдал. Однако я хотел ещё спросить о дате смерти. Старший сын обязан отмечать каждую годовщину смерти отца специальными ритуалами.

— Ваш брат говорит о древних поминальных ритуалах, — вмешался господин Ким, словно он был нанят в качестве переводчика.

— 21 августа и 18 марта, — ответил брат.

Двух дат смерти, конечно, быть не могло. 18 марта — это был день рождения отца. По-видимому, на Севере поминальные ритуалы тоже совершались дважды — в день рождения и в день смерти.

Взаимное непонимание вновь возникло, когда мы стали обсуждать подробности ритуала. Брат не имел ни малейшего понятия о таких вещах, как ниша для духа умершего, поминальная табличка, конец периода траура [17] Традиционный культ предков в Корее предписывает после смерти человека изготовить особую поминальную табличку с именем усопшего, в которую переселяется одна из трёх душ покойного. Табличка хранится в доме в особой комнате три года, после чего её переносят в храм предков, где она возлагается на алтарный столик из чёрного дерева. Сзади, в стенной нише, помещается портрет покойного. . Похоже, что на Севере, как это ни странно, поминальный ритуал был больше похож на христианскую панихиду, чем на традиционные конфуцианские церемонии.

— Ну что ж, — решил я, — если вы не делаете там ниши и таблички, то будет лучше, если об этом позабочусь я. Я буду совершать поминальные ритуалы в каждую годовщину, а также первого и пятнадцатого числа каждого месяца.

Именно эти слова привели к первой стычке между нами. Глаза брата сверкнули:

— Значит, ты отнимаешь у нас право поминать отца?

Он был явно взволнован, и голос его звучал враждебно.

— Нет, это совсем не так, — стал объяснять я. — Вы, конечно, можете его поминать. Но у вас будут только семейные собрания в его память, а я буду совершать поминальные ритуалы в полном соответствии с традицией. Ритуалы для нашей семьи — это не просто формальность. Наш клан пользуется большим уважением в провинции Ёнгнам, а я теперь — старший в роде, который насчитывает двенадцать поколений предков. Как же я могу не совершать ритуалы в честь своего отца, если я совершаю их в честь одиннадцати поколений? Даже если бы я не захотел это делать, клан бы меня заставил.

Затем я начал распространяться о наших блистательных предках, одни из которых занимали министерские посты, другие были судьями в Андонге, а третьи — префектами в Уирёнге. Увидев, что брат не понимает, я бросил умоляющий взгляд на господина Кима. Но ему тоже оказалось не под силу втолковать брату всё значение достижений предков. Всё, что он смог сказать, — что поминальные ритуалы очень важны для семей янбанов [18] Корейское дворянство. и что эти ритуалы должен совершать старший сын. Эти объяснения, конечно, не могли смягчить раздражение брата.

— Но вы ведь не верите ни в духов, ни в души предков! — не выдержал я наконец.

— Как и вы на Юге! — парировал он. — Всем известно, что вы там давно стали наполовину янки и забыли всякую веру.

Мне надо было во что бы то ни стало ввести разговор в спокойное русло, и потому я сказал:

— Это зависит от конкретного человека. Что касается меня, то я верю в духов, и это не предрассудок, а вера, основанная на научном знании. Ты ведь знаешь о законах сохранения — массы, момента и энергии? Так вот, я верю, что, пока мы живы, именно душа придаёт нам энергию, заставляет нас двигаться. И если материя, которая составляла наше тело, продолжает существовать после смерти в изменённой форме, то как же может исчезнуть душа? Остаётся только вопрос — сохраняет ли она память о земной жизни? Но на самом деле это не важно. В любом случае предков надо почитать. Если, как учат многие религии, душа не распадается после смерти, то кому же заботиться о нашем благе, как не душам наших предков? А если всё-таки распадается, то всё равно нет ничего зазорного в почитании тех, кто дал нам жизнь. Вот потому я и совершаю поминальные ритуалы — не просто ради памяти, а с истинным религиозным благоговением.

Говоря всё это, я не заботился о том, насколько убедительно звучит моя теория бессмертия души, — я старался выразить свои искренние чувства, связанные с поминальными ритуалами. Брат вряд ли уверовал в мою теорию, но его лицо стало менее напряжённым.

— И всё-таки, что тебе не нравится? — спросил я. — Неужели сама мысль, что я буду совершать ритуалы в честь отца?

Только тут он высказался начистоту:

— Мне не нравится то, что ты, похоже, объявляешь себя единственным законным сыном!

Значит, мой брат чувствовал ту же неприязнь ко мне, что и я к нему и другим детям отца от второго брака. Ту неприязнь, что неизбежно возникает у сводных братьев. Но он высказал её так искренно, что я не почувствовал обиды. Напротив, его слова заставили меня осознать в полной мере, что я действительно старший сын и, более того, сын от первого, законного брака.

Я стал спрашивать у него имена и даты рождений моих северных сестер и братьев и спросил даже об имени их матери — чтобы внести всё это в генеалогическую книгу клана. Брат, похоже, был удивлён самим фактом существования такой книги, но тем не менее записал всю требуемую информацию. Вид его ясно говорил, что ему всё это глубоко безразлично, но он молча записывал имена и даты в мой ежедневник.

Имена заставили меня призадуматься. Жена — Кан Мёнг Сун из клана Кана из Чинджу [19] Корейский семейный клан идентифицируется по месту рождения его основателя. Фамилии в Корее часто повторяются, и название клана может указать знатоку генеалогии, к какому социальному слою по традиции принадлежит семья. , родившаяся 2 июня 1930 года. Первая дочь — Мун Хи, родившаяся 17 августа 1955 года. Прочитав эти записи, я смог восстановить некоторые обстоятельства второго брака отца. Если первый ребенок родился в 1955 году, то отец, видимо, женился во второй раз в 1954-м. Невесте было 24 года, и, скорее всего, это был её первый брак. Отец бежал на Север в возрасте 35 лет и не женился вновь четыре года, почти до сорока лет. Значит, какое-то минимальное уважение своей жене, оставшейся на Юге, он всё-таки выказал. Если девушка, на которой он женился, выходила замуж в первый раз, то она, скорее всего, была девственницей, потому что со свободной любовью на Севере очень строго. Получалось, что по всем древним обычаям она могла считаться законной женой — даже если происходила из низших слоев общества и не получила достаточного образования. А кроме того, она оставалась женой отца почти сорок лет — более чем в три раза дольше, чем моя мать.

Кто мог бы назвать второй брак моего отца, попавшего в такие обстоятельства, предательством? Кто мог бы осудить его за то, что у него было много детей? Кто мог бы оскорбить его вторую жену именем конкубины, а её детей назвать незаконными? Двенадцать лет его брака на Юге должны были превратиться для него в сон — сладкий или кошмарный, но в любом случае туманный. А для его новой семьи этот нерасторгнутый брак должен был стать нестираемым пятном.