Мария Тумова - Обнаженные души

И все же еврейские кварталы Соланж старалась обходить стороной. С приходом немцев обозначилась четкая грань между европейцами-полуарийцами и евреями.

В этот раз она шла мимо, вглядываясь в немые стены, за которыми шла неведомая ей жизнь.

Соланж остановилась в проулке, опираясь о холодную штукатурку ладонью, и задумалась. Это было место, лишенное всяких надежд… Неожиданно среди этих убогих домов она заметила утонченный женский силуэт. Женщина обернулась лишь на миг, и Соланж отпрянула, теряясь в тени дома. Она узнала Еву. Из соседнего дома вышла другая женщина. Следом выбежали двое детей: мальчик лет шести-семи, и девочка на пару лет старше. Ева достала из маленькой сумочки стопку банкнот и передала женщине. Та приняла деньги как благословение, с благодарностью на лице. Выражения лица Евы Соланж не видела. Они простояли и проговорили еще пару минут, а после Ева тихо ушла. Соланж еще глубже спряталась в тень, наблюдая за ее удаляющимся силуэтом.

С улицы веяло зимним холодком. В такую погоду невольно хотелось закрыть все окна и остаться дома, в тепле, греясь у каминного огня с чашкой горячего чая. Но Соланж с радостью выскользнула в морозный день.

Это было воскресенье, первое за долгие месяцы, когда они вновь соберутся вместе. В полдень все уже были на конспиративной квартире.

Венсан на пару минут отошел в другую комнату, а когда вернулся, в его руках был небольшой деревянный ящичек. Он поставил его на стол и снял крышку. Внутри вырисовывались черные корпуса пистолетов, проложенные слоями рыхлых опилок.

– Подходите же, – подбодрил их Венсан, а сам прошел в прихожую и достал из тумбочки свой пистолет.

Первым приблизился Сесар. Он взял оружие, проверил затвор и, убедившись, что все в порядке, заткнул его за пояс за спиной под курткой так, чтобы не было заметно.

Соланж вновь невольно содрогнулась, когда к коробке приблизился Ксавье.

Ева равнодушно взяла оружие и, почти не глядя на него, положила в сумочку. Она оставалась такой же странной и замкнутой. Но теперь Соланж угадывала, что под маской ее холодности крылось что-то совершенно другое.

Девушка была последней. Приблизившись, она заглянула внутрь ящика и дрожащими руками неуверенно достала пистолет. Она даже не знала, как правильно держать его в руках.

– Я не умею им пользоваться…

– Я думаю, скоро мы это исправим, – ответил Венсан.

Они приехали на «полигон» – небольшую поляну за городом, где некогда закладывался фундамент какого-то здания, но до строительства дело так и не дошло. Началась война, и здесь остались полуразрушенные, недостроенные развалины. Идеальное место для тех целей, которые преследовал Венсан.

– Я хочу, чтобы ты научил нас стрелять, – попросил он Сесара.

Тот задумчиво обвел взглядом поляну.

– Если бы у меня было что-то, чем я смогу рисовать, – наконец произнес Моралес.

– Держи, – Венсан передал ему небольшую коробочку, в которой помещался кусочек иссиня-черного угля.

Сесар одобрительно кивнул. Он прошел к обветшавшим столбам фундамента и нарисовал на каждом из них черные круги-мишени.

– Кто первый? – спросил он, когда приготовления были завершены.

Ксавье сделал шаг вперед.

– Я.

Испанец не стал возражать. Встав напротив одного из столбов, он вытянул правую руку и, слегка сощурив глаза, выпустил пулю, которая точно поразила цель.

– Теперь ты.

Ксавье достал свой пистолет и подошел к нему.

Ева облокотилась о ствол дерева с обрубленной верхушкой, равнодушно наблюдая за ними.

Венсан и Соланж остались рядом в некотором отдалении ото всех.

Они смотрели на стрельбище чуть издалека, до них доносились отрывистые звуки выстрелов, раздающихся в абсолютной гармонии лесной тишины и пения птиц.

Соланж тихо нарушила молчание:

– Раньше я думала, что страшен только фашизм. Но теперь понимаю, что не менее страшны и те его противники, которые также жестоки. Они пятнают общее дело борьбы лишней кровью.

– Та кровь не была лишней.

– Но ведь ты сам не хотел убивать. Я же видела, Венсан…

– Я не смог… Меня тоже порой пугают эти люди, – сказал он и невольно посмотрел в сторону Ксавье.

Тот стоял, вытянув руку с пистолетом, напротив мишени, а Сесар, что-то подсказывая, направлял его.

– Но их зверство – лишь ответ на зверство фашистов, их жестокость – лишь ответ на другую жестокость, их насилие – ответ на другое насилие.

Они, безусловно, страшны, но в наше время они необходимы. Их рука не дрогнет там, где может дрогнуть моя рука. Им хватит сил там, где я могу дать слабину. И пока у меня есть возможность, я сделаю все, чтобы поддержать их и помочь им.

Соланж сбросила шляпку, откинула дамскую сумочку и устало опустилась на диван. Это был очень длинный день, напряженный, тяжелый и полный впечатлений. Это был день настоящей жизни.

– Дочка, где ты была? – проходя мимо гостиной, бросил ей Филипп Варенкур.

– В лавке. Хотела посмотреть ткани для штор, но так ничего и не подобрала, – невозмутимо ответила она.

Она уже приготовилась лгать каждый день. Такова была цена ее новой жизни.

– Да уж, эта война сильно отразилась на ассортименте, – ворчливо заметил он, удаляясь.

Соланж откинула голову назад и закрыла глаза. Отец ничего не заподозрил. Она училась врать, училась стрелять, училась побеждать собственный страх. Она училась быть сильной и быть нужной.

Если бы только он мог это знать…

Ее низкий хрипловатый голос, проникновенно напевающий какой-то старый французский романс, разливался по душному помещению бара. Сигаретный дым и запах спиртного заполняли воздух.

Сегодня наряду с постояльцами заведения один из столиков занимали офицеры в чужой, пока малознакомой здесь военной форме, со значками вермахта на мундирах. Среди них выделялся человек с величественной осанкой и строгими арийскими чертами лица. Он с замершей ухмылкой на губах слушал своих подчиненных и поднял бокал лишь тогда, когда был произнесен тост за Гитлера. Новоявленные гости игнорировали Еву. Она с неприязнью наблюдала за ними, но никто этого так и не заметил, ее ровный голос не дрогнул ни на секунду.

Ева шла по утренней улочке, вдоль которой на работу спешил разношерстный народ. Солнце лениво прорывало лучами тучную завесу на востоке. Глаза ее и от солнечных лучей, и от людских взглядов были скрыты полями шляпки, надвинутой на лоб. Вокруг бурлила жизнь, до которой ей ровным счетом не было никакого дела. Впрочем, и окружающим до нее дела не было.

Она шла, задумавшись, помахивая сумочкой, и, казалось, единственная никуда не спешила, пока не услышала оклик за спиной. Она остановилась и обернулась. Перед ней всего в нескольких шагах стоял Ксавье Парийо.