Нагиб Махфуз - Избранное

— Мне кажется, — возразил Хумам с улыбкой, — худшие черты в нем те самые, которыми гордишься ты, — сила и мощь.

— Он, — вскинулся Кадри, — получил эту землю в дар, не приложив никаких усилий, а потом возгордился и вознесся сверх меры.

— Но ведь ты сам недавно сказал, что даже валий не мог жить в этой пустыне один.

— Ты находишь в недавно услышанной нами истории оправдание его гневу против наших родителей?

— Ты гневаешься на людей и из–за более ничтожных причин.

Кадри схватил кувшин и стал жадно из него пить. Напившись, он воскликнул:

— Но чем виноваты внуки?! Почему мы должны пасти скот? Хотел бы я узнать, что написано в его завещании и что он уготовил нам?

Хумам вздохнул и задумчиво произнес:

— Богатство освобождает человека от трудов и забот, позволяет ему жить легко и весело.

— Ты повторяешь слова отца. Мы барахтаемся в грязи и мечтаем об игре на свирели в прекрасном саду. Честно признаюсь, наш дядя нравится мне больше, чем отец.

Хумам зевнул, потянулся и, вскакивая на ноги, сказал:

— Как бы то ни было, мы не последние люди на земле — у нас есть крыша над головой, и кусок хлеба, и овцы, мы продаем их молоко и мясо, а из шерсти мать вяжет нам одежду.

— А как же сад и свирель?

Хумам не ответил. Взяв палку, он пошел к стаду. Кадри тоже поднялся с земли и крикнул насмешливо, обращаясь к Большому дому:

— Ты оставишь нам наследство или и после смерти своей будешь карать так же, как караешь при жизни? Отвечай, Габалауи!

И эхо отозвалось: «Отвечай, Габалауи!»

14.

Братья заметили вдалеке человека, который направлялся в их сторону. Черты его разобрать было трудно, но, когда он подошел поближе, Кадри встрепенулся и красивые глаза его радостно заблестели. Хумам взглянул на брата с улыбкой, перевел взгляд на овец и промолвил словно про себя:

— Скоро стемнеет.

— Да пусть хоть рассветет, — беззаботно отозвался Кадри и, приветственно помахивая рукой, пошел навстречу медленно приближавшейся фигуре. Это была девушка, которая тяжело дышала, устав от дальней дороги и от того, что ноги ее все время увязали в песке. Ее красивые зеленые глаза глядели на братьев смело и весело. Она была закутана в малайю, которая оставляла открытой ее голову и шею. Ветер играл ее косами. Лицо Кадри утратило свою суровость, и радостно прозвучал его голос:

— Добро пожаловать, Хинд.

— Здравствуй, — нежным голосом откликнулась Хинд и, обернувшись к Хумаму, приветствовала его также: — Добрый вечер, братец.

— Добрый вечер, сестрица. Как поживаешь? — в свою очередь с улыбкой сказал Хумам.

Кадри взял девушку за руку и повел к большой скале, что возвышалась на расстоянии нескольких метров от места их отдыха. Они обошли скалу и остановились у ее склона, обращенного к Мукаттаму, где они были скрыты от глаз всех проходящих по пустыне. Кадри притянул Хинд к себе, обнял обеими руками и поцеловал долгим поцелуем. На мгновение девушка забылась, отдаваясь его ласке, но тут же высвободилась из объятий и, тяжело дыша, принялась оправлять на себе малайю. Острый взгляд Кадри впился в ее смеющиеся глаза. Внезапно какая–то мысль прогнала улыбку с лица Хинд, губки ее недовольно искривились.

— Я с трудом вырвалась из дома. Уф, так больше жить невозможно.

Кадри нахмурился.

— Не обращай внимания, — сказал он. — Наши родители глупы. Мой добрый отец — дурак, и твой злой родитель не умнее его. Они хотят передать нам по наследству свою ненависть друг к другу. Что за глупость! Скажи, как тебе удалось сбежать?

— День прошел как всегда, — отвечала Хинд. — Мать с отцом без конца бранились. Он раз или два влепил ей пощечину. Она нещадно ругала его и излила свою ярость на посуду, расколотив несколько горшков. Сегодня она этим ограничилась. А бывает, в ответ на побои она вцепляется отцу в волосы. Он, конечно, легко с ней справляется, и она проклинает его на чем свет стоит. Но если он пьян — с ним лучше не связываться. Часто у меня возникает желание удрать из дому, я ненавижу эту жизнь. Я забиваюсь в угол и плачу, пока глаза не опухнут от слез. Сегодня я дождалась, когда отец оделся и ушел, схватила малайю, а мать, как всегда, встала на пороге и не хотела меня пускать. Но я все же вырвалась.

Держа ее руку в своих, Кадри спросил:

— Она не догадывается, куда ты ходишь?

— Не думаю. Да и не важно, она все равно не осмелится сказать отцу.

— А что ты будешь делать, если он узнает?

Хинд засмеялась, но в смехе слышалась растерянность:

— Я его не боюсь, хотя он и суров. Я даже люблю его. И он, несмотря на свой грубый нрав, искренне любит меня. Я даже уверена, что ничего дороже меня для него на свете нет. Может быть, именно поэтому мне так трудно.

Кадри уселся на песок и усадил рядом с собою Хинд. Поцеловал ее в щеку и сказал:

— У моего отца характер легче, чем у твоего. Однако он выходит из себя при всяком упоминании о брате. Он не признает за ним ни одного хорошего качества.

Слова Кадри напомнили девушке о том, как ее отец отзывается о брате, и, смеясь, она сказала:

— Твой отец ругает моего за грубость, а мой твоего — за доброту. Но главное, они ни в чем не согласны друг с другом.

Кадри вскинул голову, проговорил с вызовом:

— Но мы сделаем так, как нам хочется.

Глядя на юношу с любовью и нежностью, Хинд отозвалась:

— Мой отец всегда поступает так, как ему хочется.

— Я многое могу. Скажи, чего желает для тебя твой пьяница отец?

Хинд невольно рассмеялась и сказала протестующе, но в то же время ласково:

— Говори о моем отце уважительно. Ущипнула Кадри за ухо и продолжала:

— Я много раз задавала себе вопрос, какой судьбы он мне желает. Иногда мне кажется, что он вообще не хочет выдавать меня замуж. — Кадри взглянул на нее недоверчиво. — Однажды я видела, как он бросил гневный взгляд на дом деда и воскликнул: «Он обрек на унижение своих сыновей и внуков! Неужели и внучку ждет та же судьба? Для Хинд нет иного подобающего ей места, кроме как в этом наглухо запертом доме». А в другой раз он сказал моей матери, что один футувва из Кафр аз-Загари сватается ко мне. Мать обрадовалась, а он на нее заорал: «Дура бестолковая! Кто такой этот футувва? Самый последний слуга в Большом доме благороднее его!» Мать робко спросила: «Кого же ты считаешь достойным твоей дочери?» А он ей в ответ: «Об этом знает тиран, укрывающийся за стенами своего дома. Она его внучка, и на земле у нее нет родственников! Я желаю ей мужа такого, как я». Мать сказала: «Видно, ты хочешь, чтобы она была несчастна, как и ее мать». Он накинулся на нее со звериной яростью и стал бить. Еле–еле ей удалось вырваться и убежать.

— Он просто безумец!

— Он ненавидит деда и проклинает его, но в глубине души гордится тем, что у него такой отец.