Нагиб Махфуз - Избранное

— Кальян за мой счет!

67.

С порозовевшим от смущения лицом, с блестящими глазами и с бьющимся сердцем вошел Касем на следующее утро во двор дома Камар, чтобы забрать овцу. Повторяя про себя: «Помоги, о Господи!», он стал отвязывать стоявшее под лестницей животное. Тут он услышал скрип открывающейся двери и голос госпожи Камар:

— Доброе утро!

— Да будет оно счастливым для вас, госпожа! — ответил он, вложив в ответ все обуревавшие его чувства.

— Вчера ты сделал для жителей улицы доброе дело.

— Аллах наставил меня! Певучим голосом она произнесла:

— Ты нам доказал, что мудрость надежнее силы.

«А твоя благосклонность дороже мудрости!» — подумал Касем, а вслух сказал:

— Да хранит тебя Аллах!

— Ловко ты управился с жителями улицы, словно с овцами, — пошутила Камар.

— Да сопутствует тебе удача, — пожелала она ему на прощание.

Касем ушел, унося счастье в душе. У каждого дома стадо его пополнялось то овцой, то козой. Люди приветливо здоровались с ним. Даже футуввы, которые обычно не отвечали на его пожелания доброго утра, сегодня смотрели на него не так косо.

Шагая вслед за стадом, Касем обогнул стену Большого дома и вышел в пустыню. Солнце, поднявшееся над горой Мукаттам, встретило его ярким светом.

Утренний ветерок уже нес в себе его горячее дыхание.

У подножия горы он заметил несколько пастухов. Какой–то мужчина в рваной одежде шел, наигрывая на свирели, а в ясном небе парили коршуны. Воздух был чист и благоуханен. Огромная гора, одиноко стоявшая в пустыне, казалась в этот час обителью прекрасных надежд. Окинув пустыню взглядом из края в край, Касем ощутил радость от увиденного и, переполненный счастьем, запел:

О красота! О прелесть! О счастье!

Имя твое начертано в моем сердце.

Он переводил глаза со скалы Кадри и Хинд на место, где погибли Хумам и Рифаа, потом на место, где произошла встреча Габалауи с Габалем. Все соединилось здесь — солнце, гора, песок, слава, любовь, смерть. И в его сердце взошла любовь. Но что все это значит? Что было в прошлом и что последует в будущем? Юноша размышлял об улице с ее враждующими кварталами и соперничающими футуввами, с ее преданиями, которые рассказываются в каждой кофейне на свой лад.

Перед полуднем Касем погнал свою отару к рынку Мукаттам, где навестил, как обычно, муаллима Яхью. Старик спросил его:

— Говорят, ты что–то совершил вчера на нашей улице? Стараясь скрыть смущение, Касем отхлебнул глоток чая, а Яхья продолжал:

— Лучше бы ты позволил им подраться, чтобы они перебили друг друга.

Касем, не поднимая глаз, тихо сказал:

— Ты так не думаешь на самом деле?

— Не позволяй людям хвалить себя, не то вызовешь гнев футувв!

— Чем я могу их разгневать?

— А кто мог подумать, что Рифаа будет так вероломно предан? — вздыхая, проговорил старик.

— Разве можно сравнивать великого Рифаа со мной? — удивился Касем.

Когда юноша собрался уходить, муаллим напутствовал его:

— Всегда храни подаренный мной амулет. Вечером, сидя в тени скалы Хинд, Касем услышал голос Сакины, звавшей свою овцу. Он вскочил, обогнул скалу и увидел служанку: она стояла возле овцы, гладя ее шерсть. Поздоровавшись, Сакина сказала:

— Я иду по делу в Даррасу и решила сократить путь, пройдя здесь.

— Но сегодня в пустыне очень жарко!

— Поэтому я и хочу немного отдохнуть в тени скалы, — с улыбкой проговорила Сакина.

Они сели рядышком там, где лежал посох Касема, и Сакина продолжила разговор:

— Вчера, когда ты спас честь улицы, я поняла, что твоя мать молилась за тебя перед смертью.

— А ты не хочешь помолиться за меня? — улыбнулся Касем.

Сакина лукаво подмигнула.

— За таких, как ты, молятся благородные женщины.

— Кому нужен пастух?!

— Пути Господни неисповедимы! А ты сейчас сравнялся с футуввами, не пролив ни капли крови.

— Клянусь, твоя речь слаще меда!

Подняв на юношу свои выцветшие глаза, женщина спросила:

— Хочешь, я укажу тебе путь?

— Да! — взволнованно проговорил Касем.

— Попытай счастья, посватайся к нашей госпоже! Касем не поверил своим ушам.

— О ком ты говоришь, Сакина?

— Не притворяйся, что не знаешь! В нашем квартале только одна госпожа.

— Госпожа Камар?!

— А кто же еще?

Дрожащим голосом Касем проговорил:

— Ее муж был знатным человеком, а я всего лишь пастух.

— Но если судьба улыбнется, ее улыбка осветит все вокруг.

— А ее не разгневает мое сватовство?

Поднимаясь с места, Сакина наставительно проговорила:

— Никто не знает, что обрадует женщину, а что рассердит. Положись на Аллаха! Ну, будь здоров!

Касем поднял голову к небу и зажмурил глаза, как в сладком сне.

68.

Сидя после ужина вокруг еще не убранной таблийи, дядюшка Закария, его жена и сын Хасан в замешательстве смотрели на Касема. Качая головой, Закария говорил:

— Ты плетешь какую–то несусветицу. Я всегда считал тебя человеком умным и достойным, несмотря на бедность. Неужели у тебя помутился рассудок?

Жена Закарии во все глаза разглядывала юношу, любопытствуя узнать, что же произошло.

— Со мной разговаривала ее служанка, и разговор этот подал мне надежду, — объяснил Касем.

— Служанка?! — вырвалось у тетки, которая глазами умоляла Касема продолжать.

Дядюшка растерянно усмехнулся и недоверчиво заметил:

— Быть может, ты ее не так понял?

Касем ровным голосом, скрывавшим волнение, ответил:

— Я понял правильно, дядя! Тут тетка не выдержала:

— Так оно и есть! Если служанка сказала, значит, и госпожа говорила.

— Наш Касем — всем мужчинам мужчина! воскликнул Хасан, гордясь любимым братом.

А Закария, качая головой, бормотал себе под нос: «Вот тебе и «Горячий батат!»

— Но у тебя нет ни миллима! — обратился он к Касему.

— Но он пасет ее овцу, возразила жена, так что ей должно быть об этом известно. — И засмеявшись, добавила: — Дай слово, Касем, что в погоне за счастьем ты не принесешь в жертву овец.

— Бакалейщик Увейс приходится дядей госпоже Камар, — в раздумье проговорил Хасан. Он самый богатый человек в нашем квартале и станет нашим родственником, как и Саварис. Чего еще можно желать?!

— Госпожа Камар через ее покойного мужа состоит в родстве с Аминой — ханум, женой управляющего, — вспомнила его мать.

— Это только осложняет дело, — забеспокоился Касем. Вдруг дядюшка Закария, поняв, что сулит его семье столь высокое родство, с неожиданной решимостью заявил: — Ты, Касем, так же разумен, как в тот день, когда обокрали обойщика. Ты смелый и мудрый человек. Мы вместе пойдем к госпоже узнать ее мнение, а потом уж навестим Увейса. Если же мы сначала заговорим об этом деле с ним, он отправит нас в больницу для умалишенных! Так они и поступили. Поэтому через несколько дней бакалейщик Увейс, беспокойно теребя густые усы, сидел в гостиной Камар и ожидал, когда она наконец выйдет. Она появилась, одетая в скромное платье, с темным платком на голове. Вежливо поздоровавшись с дядей, села. В глазах ее были написаны спокойствие и решимость.