Шеймас О’Келли - Могила ткача

— Опять у него начался гнилой кашель, — заметил капитан, стоя на палубе.

Калькутта вытянулся вдоль трубы и глядел на Хайка, тихо насвистывая, едва кашель усиливался. Один раз Хайку пришлось резко остановиться, и лошадь, заржав, тоже остановилась. С палубы то ли насмешливо, то ли командно Калькутта громко пропел:

— Да-вай!

Услышав его, лошадь неловко шагнула вперед, еще раз, еще, пока не почувствовала удерживающую ее веревку. Так же инстинктивно Хайк плелся за ней. Всю дорогу он не выпускал поводья из рук, и его рука была так близко к мундштуку, что вскоре покрылась пеной изо рта лошади.

Когда дневной переход подошел к концу, Хайк отправился вместе с лошадью в конюшню.

— Он опять собирается спать в конюшне, — заметил капитан, и Калькутта вроде бы улыбнулся, блеснув зубами.

Утром Хайк не пришел. Тогда капитан сам отправился за ним и, не доходя до конюшни, позвал его.

Ответа не было. Капитан подошел к двери и толкнул ее. В лицо ему пыхнуло горячим смрадом. Света не хватало. Капитан разглядел лишь контуры деревянных перегородок да ограду ясель возле стены. Лошадь перебирала ногами, стуча железными подковами по булыжнику. В конце концов капитан увидел ее.

— Хайк! — позвал он.

Лошадь опять перебрала ногами, повернула голову и негромко заржала. Капитан обратил внимание, что в темноте от его дыхания идет пар в сторону света. Он подался вперед и положил руку на круп лошади. Она дрожала.

Только теперь капитан увидел прямо у своих ног маленького чахлого человечка на постели из сгнившей соломы. Он наклонился и разглядел лицо Хайка. Оно было бледным и обострившимся, особенно жутким в полумраке. Капитан протянул было руку, но тут ему в голову пришла страшная мысль.

А что, если Хайк умер?

Капитан отпрянул. Странная тишина в конюшне наводила жуть. Здесь была атмосфера жалкой трагедии.

Почему лошадь дрожит? Подозрение переросло в уверенность. Капитан вернулся на судно.

— Хайк лежит в конюшне, — сказал он. — Не шевелится. Наверно, умер.

Рябой поднял шапку и перекрестился. Калькутта презрительно хмыкнул.

— Думаю, у него не было друзей, — в конце концов произнес капитан. Он говорил о Хайке в прошедшем времени.

— Да, друзей у него не было. Откуда? — отозвался Калькутта.

Что-то в его голосе насторожило остальных, и они посмотрели в его сторону. А Калькутта уставился невидящим взглядом впереди себя. Капитану показалось, что он уловил что-то на темном лице Калькутты. Похоже, это была неизбывная ненависть — такую ненависть испытывает только человек со сломанной судьбой.

— Что тебе известно о Хайке? — строго спросил капитан.

— Ничего, — коротко ответил Калькутта.

— Сходи за священником и врачом. Заяви в полицейский участок, — приказал капитан рябому матросу.

— Слушаюсь, — ответил тот и отправился вниз за теплой одеждой.

Капитан прошелся по палубе, наклонился над желтой водой. Он предавался раздумьям, которые нередко завладевают человеком, неожиданно столкнувшимся со смертью, с таинственной смертью, которая крадучись приближается к своей жертве. Капитана передернуло, едва он вспомнил жуткое лицо Хайка в конюшне. Потом ему пришло в голову, что жизнь — странная штука, за которой следует наказание в виде смерти. Увы, и у него не нашлось ответа на вопрос о жизни и смерти, уже много веков мучающий философов.

Прошло немного времени, и капитан почувствовал, что Калькутта стоит рядом с ним. Последовавший разговор они вели в приглушенных тонах.

— Послушай, босс!

— Что?

— А ведь я был женат.

— Да ну?

— Был. Эту женщину я заполучил не совсем обычным образом. Она обещалась другому. И бросила его ради меня. Мне известно немного. Мы почти не говорили о нем.

— Правильно. Она хотела забыть.

— Для нее это было проще простого. Она забыла его, а потом забыла и меня.

— Как это?

— Вот так. Она забыла меня, потому что бросила. Ушла к другому.

Капитану было непонятно, зачем рассказывать об этом, но, по крайней мере, безобразное угрюмое лицо Калькутты немного прояснилось.

— Сочувствую, — с неловкостью проговорил капитан.

Калькутта рассмеялся, но коротко и неприятно.

— Да нет, ничего. Когда она ушла, я не очень расстроился.

— Да?

— Тяжело было то, что она ушла к мужчине, которого я ненавидел. Для меня было унижением, что она ушла к такому мужчине. Она ушла к Хайку.

— Так вот почему ты все время сводил с ним счеты?

— Я преследовал его. И сюда пришел из-за него. Он знал это. Я оставался тут, потому что хотел посмотреть, как он будет умирать на берегу, выхаркивая свои внутренности. Никогда еще не чувствовал себя таким счастливым, как вчера, когда он заходился в кашле. И он отлично это знал, поэтому, думаю, не мог протянуть долго. Из-за той женщины я возненавидел его сильнее всех на свете.

— А что стало с женщиной? Где она теперь?

— Где она? — повторил вопрос Калькутта, не сводя глаз с узкой полоски воды. — Откуда мне знать? Надеюсь, что в аду.

Он вернулся на свое привычное место возле трубы.

До судна донесся крик рябого матроса с берега. Он показывал на что-то рукой. Капитан посмотрел в том направлении. Из конюшни, ведя лошадь, шел Хайк.

Приблизившись к судну, он поднял голову. Вид у него был болезненный, но в глазах горел живой огонек. Тем не менее капитану показалось, что он видит воплощение беспредельного упорства и затаенного вызова, когда Хайк смотрел на смуглого мужчину возле трубы.

— Я проспал, — сказал Хайк. — Голова разболелась.

Вскоре судно продолжило свой путь, и Хайк кашлял намного меньше, чем накануне. На небе приятно светило солнце и согревало воздух. Усмешка на лице смуглого мужчины возле трубы стала еще очевиднее.

Едва появилась возможность, капитан вновь заговорил с Хайком. Ему было трудно представить почти горбатого, несчастного человечка, который стоял перед ним, участником рассказанной Калькуттой истории. Да кто разберет, кому что предназначено, решил он в конце концов.

— Хайк, — спросил он, по привычке грубовато, — ты был женат?

Хайк поднял на него трогательные большие глаза, какие бывают у не очень здоровых душевно людей. И капитан разглядел в них такое чувство, что еще сильнее ощутил необыкновенность Хайка.

— Был… И не был, — сказал Хайк и закашлялся.

Он перевел взгляд на «Золотой барк» и мрачную фигуру возле трубы.

— Одна у меня была, которую я считал женой, — еще более прочувствованно признался Хайк.

— Ага. Хорошо, — отозвался капитан со всей серьезностью, понимая, что в сложившихся обстоятельствах не может допустить даже намек на юмор.

У Хайка увлажнились глаза.

— Она была ангелом, — сказал он, и у него дрогнул голос.

Здравомыслящему капитану удалось совладать со своим лицом.