Владислава Мека - Чужая семья. Мачеха

— Вера, почему ты на кладбище мне помогла и сейчас так себя ведешь? Ты не пойми меня неправильно, я очень тебе благодарна, но не понимаю…

— Деточка, это раньше мы с тобой мужика делили, а сейчас, кроме общего горя, нам с тобой делить нечего. Почему бы мне тебе не помочь? — пожимает она плечами, странная, но искренняя женщина. Видимо, у нее сработал материнский инстинкт. Но, я рада, что она здесь. Со мной.

Остаток вечера и ночь я провела относительно спокойно и спасибо за это стоит сказать Вере. Она очень умело уводила меня от тем о Саше, заставляла грустно улыбаться и в какой-то момент я поняла, что не только она спасает меня, но и сама спасается за мой счет. Мы обе оказались не у дел сегодня. Любовница и кратковременная жена. Мы были не нужны той чужой семье, в которой случилось горе. И пережить это было не так тяжело, когда нас двое, а не каждая по одиночке в своем пустом мирке.

Жаль, что на утро у Веры самолет. Она улетает и вряд ли когда мы еще встретимся, а если и встретимся, то пройдем мимо. Потому, что она права — нам нечего делить и не зачем больше видеться. Мы тоже чужие друг другу люди, которые только на один день объединись в общем горе. Горе, что пройдет.

Алексей.

Забавно, мне казалось, что успокаивать придется Еву, на деле же оказалось, что больше всего в утешениях нуждалась мать. Она вела себя, как влюбленная девчонка, которая только что потеряла возлюбленного. Мне было за нее стыдно, особенно за то представление, что она устроила на кладбище. Ее поведение было сверх всякой меры жестоко по отношению к Еве. Но, Ева оказалась единственным человеком, кто был способен сказать правду, вот так, без прекрас. И мать на какое-то время угомонила. Но я до сих пор жалею, что отпустил Еву одну с Верой. Возможно, пойди я тогда с ней и все было бы по-другому.

Что я имею ввиду под этим "по-другому"? Элементарно. Ева закрылась в себе. Точнее, в своей квартире. Почти не выходила на улицу, а когда выходила, шла только до ближайшего магазина и закупив продуктов на месяц вперед, запиралась в четырех стенах. На звонки не отвечала, двери никому не открывала. Единственный человек, что посещал затворницу еженедельно — это доктор.

Узнать от которого о самочувствии пациентки не представлялось возможным. Старик попался упертый и делиться информацией не был настроен. Единственное, что удалось узнать, так это то, что специалист он хороший, правда, в хирургии и сейчас на пенсии, ходит к Еве по старой памяти, дружил с дедом девушки. Слежка тоже никаких результатов не давала. Да и о каких результатах может идти речь, когда Ева дальше своей улицы носу не кажет.

Естественный вопрос — откуда деньги на скудную, но жизнь? От наследства она отказалась, но я знал, что отец перестраховался и выделил Еве пожизненную пенсию, так сказать. Деньги небольшие, но Еве хватало. Я боялся, что если начну класть на этот счет больше, чем было оговорено, Ева просто перестанет снимать эти деньги с карточки.

Так прошло почти полгода. Я весь извелся и прослыл настоящим тираном среди трудового коллектива. Меня стали бояться не только работники, но и конкуренты. Конечно, когда в личной жизни не ладиться это сказывается на работе. И у меня тоже сказалось, активы компании увеличились почти вдвое. Единственный кто был рад таким переменам — главный бухгалтер.

Все изменилось в один из осенних вечеров, когда мне поступил звонок от охраны по-привычке просиживающей штаны в машине у дома Евы. Тимур — мой личный охранник позвонил и каким-то неестественно напряженным голосом произнес в трубку:

— Алексей Александрович, это может показаться странным, но Ева Сергеевна — он замялся, словно не мог подобрать слов.

— Что, Ева Сергеевна? Говори уже! — как я и предупреждал, нервы ни к черту.

— Она, кажется, беременна — выдавил из себя Тимур.

— Так, кажется или беременна? — хорошо, что я уже сидел в кресле, иначе упал бы.

— Беременна. Срок немаленький, раз мы заметили с такого расстояния. Еще за живот держалась сегодня, сами знаете, гололед.

— Я сейчас приеду.

Это все, на что меня хватило. Он вихря чувств, что сейчас нахлынули на меня, я готов был сойти с ума. Ева беременна. От меня. Она носит под сердцем моего ребенка. Все это время. Какой же я идиот! Надо было давно проявить настойчивость и встретиться с ней. А я, как последний дурак, следовал своему обещанию и не лез к ней. Господи! Я столько пропустил. Шесть месяцев, что прошли, она была одна, без моей поддержке, когда особенно в ней нуждалась. Дурак! Однозначно, дурак!

Я мчался к ней, нарушая все мыслимые и немыслимые дорожные знаки, пропуская светофоры. И когда оказался у двери ее квартиры, чувствовал, что прошла вечность. Всего пятнадцать минут, казались мне вечностью, за которой находилась мать моего ребенка и просто самая любимая женщина на свете. Единственная женщина.

Позвонил в дверь. Шаркающие шаги. Мелькнула тень в дверном глазке и приглушенное:

— Уходи.

Я онемел. Гонит? Она меня гонит прочь? Нет уж! Никуда я не пойду. Даже в мыслях допустить не могу, что уйду.

— Ева, открой. Нам надо поговорить — крикнул я в ответ.

— Нет. Уходи — все также приглушенно из-за двери.

— Я все знаю! Глупо скрывать, просто открой эту чертову дверь! — стучу я кулаками по обивке.

Тишина и вдруг скрипит замок. Дверь распахивается. У меня перехватывает дыхание. Как же давно я не видел ее. Эти колдовские глаза, покусанные губы, светлые волосы, переплетенные в косу, тонкая шейка, на которой неровно бьется синяя жилка. Стоит в темной прихожей, такая одинокая, такая маленькая в этом сером платьице, не скрывающем округлый животик и острые коленки. Нервно теребит длинные рукава. А в глазах такое отчаяние и такая тоска, что нет сил продолжать стоять на пороге. Я вхожу и захлопываю дверь.

Подхожу к ней почти вплотную и всматриваюсь в любимые черты. Моя потерянная девочка с серо-зеленными глазами. Она смотрит на меня в ответ и в этом взгляде чего только нет, кроме одного — любви. Она не скучала, она не ждала и она не хотела, чтобы я знал. Но, я знаю. Мы оба знаем, что и как произошло.

— Почему ты не сказала? — проглатывая ком в горле, спрашиваю.

— А что бы это изменило? — слегка наклоняет голову набок Ева, будто стараясь рассмотреть меня под другим углом.

— Все бы это изменило — стараясь не злиться, произношу я.