Сергей Смирнов - Эвтанатор (Записки врача)

— Алексей Дмитриевич! Зачем же вы нас отравили?..

И белый укоризненный палец тычет мне прямо в лоб. А я каждый раз теряю дар речи, и не успеваю, не могу сказать правду: я никого не травил. То, что я ввел Афанасию Неофитовичу, было обычным солевым раствором, абсолютно безвредным даже для инфарктника. Если от него что и разорвется — то уж скорее не сердце, а мочевой пузырь.

И единственное, что меня успокаивает — это вычитанная в детстве фраза: „Они жили долго и счастливо, и умерли в один день“. А можно ли не только жить, но и умереть счастливо?..

Через некоторое время все это постепенно забылось. Я подумывал купить дачу, но по-умному, так, чтобы лишний раз не засветиться. Странно бы было лимитчику, не проработавшему и года, внезапно разбогатеть. А по-умному можно было сделать, лишь имея большие деньги.

Зарплата — слезы, клиенты либо нищие, либо прижимистые. И тут подвернулось новое дело. Я уже говорил, что у меня было два участка, а тут, в начавшийся сезон отпусков, на меня свалили еще и третий. Передовик же, да и доверие начальства, сами понимаете.

Вот на этом чужом участке я и пришел по вызову к смертнику.

Мужик едва за сорок умирал от рака. Жена его от переживаний слегка, и в тот момент тоже была в больнице, а меня встретила племянница.

Симпатичная девица, за двадцать. Приехала к родне откуда-то из Сибири, за больным дядей поухаживать. Ну, как это бывает, заодно получила временную прописку, и заодно уж — не пропадать же прописке! — нашла подходящую работенку в райзеленхозе, поступила в техникум, на вечерний.

Она была выше меня ростом. И, по-мужски прислонившись к косяку, смотрела, как я ставлю укол.

От мужчины скверно пахло. И в комнатке, где он лежал, воздух был затхлый и мертвый.

— Вы бы хоть проветрили здесь, что ли, — сказал я. — Да и помыть бы его не мешало.

Девица дернулась:

— Вот вы и помойте!.. — потом тихо добавила: — В морге обмоют…

Благо, больной был под кайфом и ничего не слышал.

Я покачал головой.

— Понимаю, вы устали — но нельзя же так…

— А как? — нервно спросила она. — Я здесь и так из милости живу, вместо служанки. Чуть что не так: „езжай в свою Татарку!“ — это станция такая, в Новосибирской области. А тут еще слег совсем. Он же мне покоя не давал, пока мог. Да и сейчас еще…

Я прикрыл за собой дверь в комнату, где лежал больной — так, на всякий случай.

— Пьяница он. И бабник, — сказала она. — Я ему за бутылками бегала, а когда он заболел — стакан к губам подносила.

Помирать собрался — а стакан одним глотком выжирал, капли не прольет… И чуть что: приживалка! Выселю тебя, и все. У меня сын на Севере — пусть переезжает.

— Родной сын? — спросил я.

— Родной-то родной… Да он его в глаза не видел. Эта у него — четвертая. Чувствительная очень. Пожила с ним чуть-чуть, носом покрутила — и залегла в кардио. Пусть, дескать, без меня подохнет…

Я уже собрался уходить, когда она сказала:

— Все бы отдала, лишь бы поскорей от него избавиться! С ним один день жизни должен к месяцу приравниваться! А то и к году.

— Та-ак, — сказал я. — А хоронить? А жена?..

Она молчала, закусив губу.

— Уколы хоть научитесь ставить, чтоб доктора каждый раз не вызывать.

Она странно поглядела на меня. Помолчала.

— Один бы поставила. Чтоб больше не мучился.

И ведь вызвала она меня еще раз. И еще. Мужик лежал весь в дерьме, постанывал, и только глазами ворочал, да время от времени матерился — водки просил.

— Я бы вам помог, — сказал я племяннице. — Вы понимаете меня? Но…

— Ничего не пожалею! — она даже лицом посветлела. — Сколько нужно, скажите?

— Ну, заработок у вас небольшой… — начал было я.

— Ага, небольшой. Весь зеленхоз при машинах, даже бригадиры, не говоря о мастерах.

— Ну, вы-то еще не мастер…

Короче говоря, мы сговорились. Лишнего я не взял, да и три флакончика с эликсиром бессмертия для меня почти ничего не стоили.

Что стало со вдовой, когда она вышла из больницы, не хочу и думать. Хотя в тех флаконах, пожалуй, хватило бы на двоих.

Потом я обнаружил, что все можно делать куда проще и эффективнее. Ну зачем, скажите на милость, тратить лекарства по американскому способу? Гораздо проще, например, инсценировать отравление суррогатом. Благо, у нас почти все пьющие, и даже много и часто пьющие. Выпил — окосел — и умер.

То есть, плавно перешел из состояния временной эйфории в вечную. Эвтаназия…

Именно этим способом я помог однажды избавиться молодой женщине от мужа. Это был не человек — чудовище. Он бил и ее, и детей смертным боем, и грозился забить насмерть.

Общественность и милиция, как всегда в этих случаях, считали, что это дело семейное. Я делал заключения о побоях и регулярно сообщал в милицию. Милиция иногда являлась — в виде плохо говорившего по-русски участкового — узбека-лимитчика.

Иногда он даже выписывал штраф, а как-то раз, не выдержав общения с тяжело настроенным хозяином, попытался упечь его на 15 суток.

Короче говоря, эта грязная скотина сдохла, как и положено скотине — в токсикологии, куда его привезли по „скорой“ (между прочим, я сам ее и вызвал). Сдохла, перед этим выблевав из себя с кровью часть желудка.

Не понимаю, как, каким образом, — но с течением времени ко мне обращались все чаще. Из других районов города, из области, и даже из других областей. Я иногда соглашался помочь. Чаще — делал удивленное лицо, разводил руками; иной раз говорил, что меня с кем-то путают. Помогал, между прочим, по-разному. Не надо думать, будто я этаким „Доктором Смерть“ со своим страшным чемоданчиком и в резиновых перчатках тихо подкрадывался к спящим больным. Все было совсем не так. Иногда — давал нужные лекарства. Иногда дело ограничивалось и вовсе рекомендациями. Или таблетками. Я даже рисковал — давал, скажем, глюкозу, уверяя, что это сильнейший алкалоид, яд.

Рекламаций не поступало…

Потом я обнаружил, что можно действовать и вовсе чисто — словом. Как говаривал когда-то на лекциях наш любимый профессор — вы не поверите — гинеколог, „слово материально“. И оно действительно становилось материальным. Я обнаружил, что от моего слова часто зависит не только здоровье, но и сама смерть. Так, долгое время ко мне ходила одна женщина, натура экспансивная и очень внушаемая. Она, бывало, жаловалась на меня, и сама же мне об этом говорила. Очень любила описывать свои незначительные хвори и прямо-таки обожала сверхновые, импортные чаще всего, лекарства. Так вот, однажды я, шутки ради, во время приема взглянул на результаты анализа ее мочи и скорбно покачал головой.

— Что-то не так, доктор? — она округлила глаза.

Я снова молча покачал головой.

— Ой… — шепотом сказала она и слегка побледнела.