Сергей Смирнов - Эвтанатор (Записки врача)

Запад есть Запад, Восток…».

На этом записки обрываются. То, что случилось дальше, известно лишь по отрывочным сведениям, полученным из газет.

Алексей Дмитриевич Савенко был арестован у себя дома, в квартире на Фонтанке, — квартиру эту он купил несколько лет назад.

Арестовали его рано утром, без лишнего шума. Вошли в квартиру, когда он открыл дверь консьержке. И тут же уложили на пол, выкрутили руки, стали пинать. Потом делали обыск: просто взбили, распотрошили, сломали все, что можно было сломать. Ни лаборатории, ни ядов не нашли. Однако довольно богатую аптечку изъяли.

Слухи о «враче-убийце» ходили по городу давно. Говорили даже о целой банде врачей, работавшей на пару с «риэлтерами»: умерщвляли одиноких стариков и старух, квартиры реализовывали.

Савенко допрашивали и об этой банде. Били на допросах безжалостно. Предъявляли какие-то договоры купли-продажи недвижимости, счета, справки из бюро техинвентаризации…

Он сознался во всем. Конечно, навесили на него многовато: я потом подсчитал, что если бы Алексей Дмитриевич действительно убил всех тех, о которых говорило следствие, он должен был убивать на протяжении пятнадцати лет по крайней мере трижды в неделю.

Высшие милицейские чины поспешили собрать пресс-конференцию и победно рапортовали о задержании главаря врачей-убийц. Хотя самого убийцу предъявить журналистам отказались.

Между тем высшие чиновники от медицины решали, что делать.

— Такие сволочи бросают тень на святое звание врача, целителя, представителя благороднейшей профессии! — кликушествовал по телевидению начальник одного из медицинских департаментов.

Потом вмешалась еще какая-то сила. И дело как-то быстро стало затухать. О «врачах-убийцах» говорили все реже. Неудобные вопросы журналистов оставались без ответа, и постепенно тоже сходили на нет.

Через два месяца судьба Алексея Дмитриевича была окончательно решена.

Он повесился ночью, в одиночке в Крестах. Точнее, задавился с помощью собственного ремня.

Вопрос, как в камере оказался ремень, задали лишь немногие журналисты — да и то, и самых наивных.

Да и ремень-то, между нами говоря, был не его. И задавился он как-то странно.

— Ну, хоть так искупил… — резюмировал прокурор по надзору.

«Записки» Савенко были найдены при втором обыске и, уже много времени спустя после самоубийства, проданы одной литературной даме. Даме они не пригодились, и, пройдя через несколько рук, попали ко мне, не очень удачливому литератору. И мне стоило немалых трудов найти издателя.

Впрочем, и это еще не конец истории.

Потому, что после их публикации я получил странное письмо. В нем было написано:

«Жизнь страшнее, чем страх. Не бойтесь умирать».

И подпись:

«Ваш Алексей Савенко».

А в последнее время я что-то стал с подозрением относится к нашему участковому врачу из районной поликлиники. Нет, это очень милый и знающий человек. Невысокий, седой, лет около пятидесяти, в очках в золоченой оправе. Он внимательно выслушивает меня, являясь по первому зову. Без вопросов выписывает любые рецепты и выдает больничный хоть на три недели (а это, насколько я знаю, предельный срок, на который участковый может выдать больничный… Впрочем, в спокойные в смысле гриппа и ОРЗ периоды этот срок может сокращаться до двух недель). Между прочим, я плачу ему за каждый визит. И за каждый рецепт.

У него очень добрые глаза. Он говорит, что я слишком много курю, слишком мало бываю на свежем воздухе (святая правда!), и при этом печально покачивает головой.

И взгляд его при этом невыносимо милосерден…