Роман Рыженький - За гранью реальности, прикосновение Любви

Какие странные и забавные люди. Чем больше стараешься не замечать или мирится с их недостатками, тем они сильнее начинают возводить это в свои достоинства.

М-м-м… да…..

Да ещё это смешное слово – толерантность. Конечно же, есть у этого слова конкретное значение. Откройте любой из словарей и вы, не задумываясь, найдёте ему применение.

Но для меня оно всегда будет звучать и восприниматься, скорее всего, ассоциативно, как из двух частей – то ли ратовать, то ли нет… В нём что-то двусмысленное, неопределённое.

Глупость, конечно, но это моё мировосприятие, и оно всё равно неизменно.

Мир многолик и многогранен с бесконечностью оттенков, и, смотря на него с разных высот, можно видеть радужный свет и счастье в кромешной темноте горя и печали.

134

А если ещё и чужими глазами, и разумом, то мы вообще слепы!!!

И мы по скудоумию своему начинаем обсуждать, осуждать и давать оценки другим, не зная о них ничего: ни их жизненного старта, ни дистанции, ни пути…

Ах, как же была права умничка Эллеанора Рузвельт, уронившая золотую аксиому, что великие умы обсуждают идеи, средние – события, а мелкие – людей.

Нашим миром правят лишь любовь и ненависть, незыблемые во времени и пространстве.

Мы или кого-то любим, или ненавидим – здесь и сейчас, а не то, чтобы это было раньше или, может, будет потом.

Ну, да, конечно же, а как же эти непонятные – толерантность и понимание? И что, вообще, к этому слову прилипло? Да не может это быть границей между любовью и ненавистью. Это всего лишь мутная жижа, от которой летят ошмётки грязи в ту и в другую сторону, когда они сходятся вместе. Так и хочется сказать:

– Батюшка, да вы же молитесь на двух стульях, на которых, кстати, у вас седалища не хватает. И, причём, Двум богам сразу.

Вы так, чего доброго, и лоб расшибёте.

Да и выглядите вы так потешно.

То ли ряса коротка, то ли достоинства велики, только красота ваша вся наружу рвётся и видна другим.

Что ж, мы странные в своём понимании истины. Кто– то может от бесконечной любви вогнать холодное жало клинка в сердце любимого человека, избавив его от безысходности и мучений, другой же – в ненависти – будет холить и лелеять врага своего, продлевая его агонию.

Но… Всего лишь две вещи важны в этом мире и определяют его.

Губка, смоченная водой на острие копья, поднесённая палачом к губам осужденного на кресте и, безумный от несчастья, с украденным ножом Левий Матвей.

Всё остальное – лишь словоблудие, перемешанное с безразличием и цинизмом, которое ничего не созидает и не разрушает, а только, как гниль и раковая опухоль, расползается, принимая обличие фашизма, гомосек– суализма и прочей мерзости.

Может, просто так меня научили? Что от любви до ненависти – всего лишь шаг, и обратно столько же, и нет между ними грязной лужи из толерантности. Вот, как-то так…

136

Самое омерзительное зрелище на свете – это лица предавших тебя друзей, которых ты любил и уважал.

Они становятся такими убогими, и взгляд их всегда мимо тебя, даже если пытаются взглянуть тебе в глаза, словно там есть подтверждение оправданий, что они сами себе вбили в свою светлую голову.

Или они должны умереть во мне, раз и на всегда, или я это ненавижу, другого не дано.

Что же вы скрываете от нас, горизонты? Там в дали, где небеса целуют землю и океаны…

Там, где другая реальность и жизнь. Там, где другие мысли и желания.

Там и только там, где мир соткан из наших иллюзий и фантазий, где радуга из миллионов бриллиантовых снежинок дарит свет ярче солнца, где на шёлковой траве лишь наши следы от босых ног, потому что там нет яда в жалах скорпионов, и змеи, обвиваясь, только лишь прячут нашу наготу.

Там нет ни страха, ни сомнений, и слёзы лишь от счастья…

Нет, это не две линии, слившиеся в одну, а единый мир двоих, только им и понятный.

Это там, за горизонтом, где над человеческими слабостями не потешаются, а прощают, улыбаясь, потому что они не мерзкие, а как изюминки, в сладком печении.

Это там за горизонтом… Я иду к тебе в длинном фраке на голое тело, в кедах и садовой панамке, и под уздцы веду смешную детскую лошадку на колёсиках. А ты вся такая важная, в соломенных нарядах от кутюр -

гвинейских папуасов, в пенсне, с улыбкой смотришь на меня, и это не вульгарно и не пошло, а просто так захотелось нам… Но это там, за горизонтом, куда нам никогда не заглянуть и не попасть.

Он всегда впереди нас, и лишь во снах мы там…

Но мы-то с тобой знаем, что он есть и будет всегда…

Только не рассказывай о нём никому. У многих головы в другую сторону повёрнуты, у них другие горизонты!

Ты падаешь, падаешь, падаешь…

Милая снежинка, рождённая там, наверху, в кристальной чистоте и безумной красоте, которая ни на кого и ни на что не похожа, ты лишь одна такая…

Ты впитала в себя свет звёзд, луны и солнца, и даришь его другим, кружась в безумном вальсе жизни, отрываясь от тех высот, в которых была рождена.

Но ты падаешь, падаешь, падаешь…

Ветра в вихре срывают перед тобой завесу тайны твоего пути и швыряют тебя на разные высоты, от которых у тебя кружится голова.

Тебе кажется, что с высоты твоего полёта ты видишь и знаешь всё.

Я смотрю на тебя и любуюсь твоей безупречной холодной красотой и завораживающим танцем одиночества.

А ты падаешь, падаешь, падаешь…

Я не знаю ни твоего имени, ни твоих мыслей и желаний… Но я точно знаю, что если ты упадёшь на мою

ладонь, я смогу растопить твой лёд и превратить в живительную влагу, придав вкус своих чувств и сладость жизни… И испить её всю, без остатка.

Упав мимо, ты, может быть, смешаешься с такими же, как ты, и чей-то грязный сапог, рано или поздно, оставит свой отпечаток, припечатав вас к земле. А весеннее солнышко смешает всё с грязью и унесёт весёлым ручейком… Милая снежинка…

Ты всё падаешь, падаешь, падаешь…. А я смотрю и любуюсь…