Ирвин Шоу - Богач, бедняк

— Я должен в обязательном порядке посещать церковь, — продолжал Билли. — Семь раз в неделю притворяться, что я христианин. Но я не христианин. Моя мама — не христианка, отец — не христианин. Колин был атеистом. Почему же я должен отдуваться за всю семью, смиренно слушать все эти проповеди? «Будь всегда праведным, у тебя должны быть только чистые мысли, не помышляй о сексе. Наш Господь Иисус Христос умер, чтобы искупить грехи наши». Тебе понравилось бы по семь раз в неделю выслушивать весь этот вздор?

— Не очень, — признался Рудольф. Этот мальчик на самом деле здесь прав. Атеисты явно оказали свое влияние на религиозное воспитание своих детей.

— А деньги, — продолжал Билли, чуть понизив свой страстный голос, когда мимо проходила официантка. — Откуда берутся деньги на мое аристократическое дорогостоящее образование, когда Колин умер?

— Об этом тебе нечего беспокоиться, — сказал Рудольф. — Я пообещал твоей матери об этом позаботиться.

Билли злобно посмотрел на Рудольфа, словно тот только что признался ему, что вступил в заговор против него.

— Я не настолько вас люблю, дядя Рудольф, чтобы позволить себе взять у вас деньги, — вдруг откровенно признался он.

Его слова потрясли Рудольфа, но он сумел взять себя в руки и спокойно продолжал разговор. В конце концов, Билли всего четырнадцать лет, он еще совсем ребенок.

— Почему же ты меня не очень любишь? — спокойно спросил он.

— Потому что ваше место — здесь. Можете посылать сюда своего сына, а не меня.

— Ну, я не стану отвечать на эти твои слова.

— Мне жаль, что я так сказал, они у меня вырвались. Но я был с вами искренним. — На его голубых, с длинными ресницами глазах, глазах Эбботта, показались слезы.

— Благодарю за честность, — продолжал Рудольф. — Но обычно мальчишки твоего возраста умеют скрывать свои истинные чувства по отношению к своим богатым дядям.

— Ну что я здесь делаю, на другом краю страны, в то время, когда моя мать одна проливает слезы день и ночь? — вдруг вновь торопливо заговорил Билли. — Погиб такой человек, как Колин, и что мне прикажете теперь делать? Свистеть, восторженно орать на трибуне на каком-нибудь идиотском футбольном матче или слушать проповедь какого-то бойскаута в черном облачении по поводу того, как всех нас спасет Иисус? — Обильные слезы текли по его щекам, он промокал их носовым платком, продолжая говорить напористо, резко. — Если вы не заберете меня отсюда, я убегу. Я все равно буду рядом с матерью и постараюсь помочь ей как смогу.

— Ладно, больше не будем говорить об этом. Не знаю, что я смогу, но обещаю тебе обязательно что-нибудь предпринять. Так будет справедливо, как ты думаешь?

Билли с несчастным видом кивнул и, вытерев со щек слезы, спрятал платок в карман.

— Ну а теперь заканчивай свой обед. — Рудольфу не хотелось больше есть, и он только наблюдал за тем, как опорожнил стоявшую перед ним тарелку Билли, попросил принести чистую тарелку и яблочный пирог. Четырнадцать лет — все в равной степени воспринимающий возраст. Слезы, смерть, жалость, яблочный пирог, мороженое — все смешалось без горечи и стыда.

После ланча, когда они возвратились в школу, Рудольф сказал:

— Поднимись к себе в комнату. Собери чемодан. Потом спустись и жди меня в машине.

Он смотрел ему вслед, пока Билли не вошел в здание в своем опрятном воскресном костюме для выхода в церковь, потом вылез из автомобиля и пошел следом. За его спиной на подсыхающей лужайке ребята вели борьбу за мяч. Раздавались крики: «Пас мне, мяч мне!» Это была одна из сотен игр юности, в которых никогда не принимал участие Билли.

В комнате отдыха было полно ребят. Одни играли в пинг-понг, другие сражались за столиками в шахматы, третьи читали журналы, четвертые слушали репортаж о встрече «Гигантов» по транзистору. Откуда-то сверху доносился рев другого радиоприемника, передававшего народные песни. Болельщики пинг-понга вежливо расступились перед ним, человеком старше их. Через всю большую комнату он прошел к двери квартиры четы Фервезеров. Какие все славные ребята, красивые, здоровые, воспитанные и весьма довольные собой. Вот она — будущая надежда Америки! Будь он отцом, то был бы просто счастлив видеть среди них своего сына сегодня, в этот воскресный день. Но вот его племянник среди них не прижился, чувствовал, что может умереть. Его конституционное право на получение образования дало осечку.

Он позвонил в квартиру Фервезеров. Дверь ему открыл высокий, чуть сутулый мужчина с упавшей на лоб прядью волос, здоровым цветом лица и приветливой улыбкой. Какие же нервы нужно иметь, чтобы жить в доме, в котором полным-полно таких мальчишек?

— Мистер Фервезер? — осведомился Рудольф.

— Слушаю вас, — ответил тот любезно и просто.

— Мне очень не хотелось бы вас беспокоить, но не могли бы вы поговорить со мной. Это не займет много времени. Я — дядя Билли Эбботта. Я был…

— Да, да, — сказал Фервезер. Он протянул ему руку. — Жена говорила мне, что вы виделись до ланча. Прошу вас, проходите. — Он повел его по уставленному с обеих сторон книжными полками коридору в уставленную такими же полками гостиную, и как только он закрыл за ними дверь, шум и гвалт, доносящиеся из комнаты отдыха, каким-то чудесным образом стихли. Вот оно, священное убежище от беспокойной юности, огражденное от нее забором из книг. Рудольф вдруг неожиданно вспомнил Дентона. Может быть, когда профессор предлагал ему место преподавателя в колледже, такую вот жизнь наедине с книгами, он сделал неверный выбор?

Миссис Фервезер сидела на кушетке и пила кофе. Ее маленький карапуз сидел на полу, прижавшись спиной к ее ноге, листая страницы книжки с картинками. Сеттер, развалившись рядом, спокойно спал. Она улыбнулась ему, подняв чашечку с кофе в знак приветствия.

Неужели можно быть до такой степени счастливыми, подумал Рудольф, чувствуя, что завидует.

— Садитесь, прошу вас, — сказал Фервезер. — Не хотите ли чашечку кофе?

— Нет, благодарю вас. Я на минутку. — Рудольф, весь напрягшись, неуклюже сел, чувствуя себя не совсем в своей тарелке, все же он не отец, а лишь дядя Билли.

Фервезер удобно устроился на кушетке рядом с женой. На нем были теннисные тапочки с зелеными от травы пятнами и шерстяная рубашка. Видно, что он пытался выжать максимум из воскресного отдыха.

— Ну, вам удалось побеседовать по душам с Билли? — спросил он. В его голосе чувствовался приятный южный акцент выходца из омываемой океаном Вирджинии, земли, порождающей таких вот джентльменов.

— Да, мы поговорили, — сказал Рудольф. — Только, право, не знаю, к добру ли это. Мистер Фервезер, я хочу забрать Билли отсюда. По крайней мере, на несколько дней. Мне кажется, это просто необходимо.