Ирвин Шоу - Богач, бедняк

Они уже не бегали вместе по утрам. После женитьбы Рудольф под влиянием Джин стал заниматься теннисом. В любом случае это уже подвиг, достойный спартанца: каждый день просыпаться в семь утра, в любую погоду вылезать из теплой кровати от разомлевшей от сна жены и три четверти часа бегать по гаревой дорожке, стараясь не отставать от молодого спортсмена, достигшего пика своей спортивной формы. К тому же рядом с Квентином он чувствовал себя уже стариком. Он и без того в прошлом уделял таким пробежкам немало времени.

— Ну, как дела, Квентин?

— Неплохо. Пробегаю двести метров за двадцать две и восемь десятых секунды. Тренер говорит, что попробует меня на длинной дистанции — четыреста метров и еще в эстафете.

— Ну а что говорит твоя мать, по-прежнему жалуется?

Квентин улыбнулся, вспоминая их пробежки ранним утром в холодные зимние дни.

— Говорит, чтобы я сильно не задирал нос. Матери, как известно, не меняются.

— Ну а как успехи в колледже?

— Очевидно, произошла какая-то ошибка. Меня включили в особый, льготный список декана факультета.

— Ну а что говорит твоя мать по этому поводу?

— Говорит, что администрация это сделала только потому, что я цветной, а им очень хочется продемонстрировать, какие они либералы.

— Если у тебя возникнут какие-то недоразумения с матерью, попроси ее позвонить мне.

— Обязательно, мистер Джордах.

— Ну, мне пора. Передай привет отцу.

— Мой отец умер, мистер Джордах, — тихо сказал Квентин.

— Извини меня, — смутился Рудольф. Он сел в машину. Боже, как все же получилось неудобно, подумал он. Отец Квентина проработал, по крайней мере, лет двадцать пять у Калдервуда. Кто-то мог сообразить и сообщить им о его смерти!

После разговора с Квентином настроение у него испортилось, и утро уже не казалось таким приятным и чистым.

Все места на стоянке возле административного корпуса были заняты, и ему пришлось припарковать машину ярдов за пятьсот от здания. Всю свободную землю превращают в автостоянки, подумал он с раздражением, запирая дверцу. В Нью-Йорке у него из машины стащили радиоприемник, и теперь он постоянно ее запирал, даже если отлучался на какие-то пять минут. У него даже возник небольшой спор с Джин по этому поводу. Джин никогда не запирала дверцы машины, более того, постоянно оставляла дверь дома открытой, когда находилась там одна. «Можно, конечно, любить ближнего своего, — увещевал он ее, — но глупо не обращать внимания на внутреннюю потребность человека в краже».

Он дернул дверцу, проверяя замок, и услышал, как его кто-то окликнул, назвав по имени.

— Привет, Джордах! — Это был Леон Гаррисон, один из членов совета попечителей, он, как и Рудольф, шел на заседание. Высокий, статный мужчина лет шестидесяти, с седыми, как у важного сенатора, волосами и с вводящими в заблуждение искренними, сердечными манерами. Издатель местной газеты, унаследованной им от отца вместе со значительной недвижимостью как в самом Уитби, так и в его окрестностях. Его газета не процветает, это Рудольф знал. Но у него не было к нему сочувствия. В редакции Гаррисона работали немногочисленные, вечно пьяные, опустившиеся сотрудники, которых повыгоняли из других газет. Всем им, конечно, сильно недоплачивали. Рудольф дал себе твердый зарок никогда не верить ни одной строчке, напечатанной в этой газете, даже сообщениям о погоде.

— Ну, как дела, дружище? — спросил Гаррисон, обнимая его рукой за плечи. Они вместе пошли к административному корпусу. — У тебя все готово, чтобы сжечь всех нас, старомодных консерваторов, сегодня утром на костре? — Он громко засмеялся, демонстрируя, что мирно настроен. Рудольфу не раз приходилось иметь дело с Гаррисоном по поводу рекламы товаров Калдервуда в газете, и далеко не все встречи с ним были ему приятны. Гаррисон когда-то называл его «парень», потом «Руди», потом Джордах, а вот теперь «дружище», отметил про себя Рудольф.

— Ну, все те же рутинные предложения, — ответил Рудольф. — Как, например, сжечь здание, где размещается научный факультет, чтобы навсегда избавиться от профессора Фредерикса.

Профессор Фредерикс был деканом факультета, и Рудольф был уверен, хоть убей, что организованные им научные курсы были более низкого уровня, чем в любом другом университете, подобном Уитби, к северу от географической линии Мэйсона — Диксона [81] Линия Мэйсона — Диксона (англ. Mason — Dixon Line) — граница, проведенная в 1763–1767 годах, для разрешения длящегося почти век территориального спора между британскими колониями в Америке: Пенсильванией и Мэрилендом. Линия четко определила границы современных американских штатов Пенсильвания, Мэриленд, Делавэр и Западная Виргиния. До гражданской войны служила символической границей между свободными штатами Севера и рабовладельческими штатами Юга. . Фредерикс с Гаррисоном — закадычные друзья, и Фредерикс часто писал научные статьи и публиковал их в газете Гаррисона, читая которые Рудольф сгорал от стыда за университет.

По меньшей мере, трижды в год Фредерикс писал статью о появлении нового лекарственного препарата для лечения рака, и она неизменно публиковалась в газете «Сентинел».

— Вам, бизнесменам, — со знанием дела говорил Гаррисон, — никогда не оценить по достоинству роль чистой науки. Вам подавай прибыль на вложенный капитал каждые полгода. Вы только и ждете, когда из каждой колбы начнут вываливаться деньги.

Гаррисон, если только это отвечало его намерениям, умел вести себя как расчетливый и практичный бизнесмен. Он владел десятками акров лучшей земли в предместье и получал свой процент на вложенный капитал в банке. В иных случаях он вновь становился издателем, перепачканным типографской краской, просветителем-литератором, открыто возмущался отменой сдачи латинского языка на выпускных экзаменах и метал громы и молнии в адрес новой программы по английской литературе за то, что в нее не включено столько произведений Чарлза Диккенса, сколько он, по его мнению, заслуживал.

Он галантно приподнял шляпу перед проходившей мимо женщиной, преподавателем с кафедры психологии. У этого Гаррисона — старомодные манеры, зато ненависть к людям — самая современная.

— Я слышал, в «Д. К. Энтерпрайсиз» происходит кое-что весьма любопытное, — сказал Гаррисон.

— В «Д. К. Энтерпрайсиз» постоянно происходит что-то интересное, — насмешливо подтвердил Рудольф.

— Я бы сказал, более интересное, чем обычно, — уточнил Гаррисон. — Пронесся слушок, что вы собираетесь уходить.

— Я никогда никуда не ухожу, — ответил Рудольф и тут же пожалел об этом. Гаррисон всегда пробуждал в его натуре все самое плохое.

— Ну а если такое все же произойдет и вы уйдете, — не отставал от него Гаррисон, — то кто будет на вашем месте? Найт?