Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!..

В комнату в мягких, сильно пахнущих дегтем ичигах, слегка пригнув голову в проёме двери, вошёл крепкий старик с рыжевато-русой бородой, с докрасна обветренным лицом, в старенькой, потёртой во многих местах, кроличьей шапке, которую он тут же снял.

Молча кивнув всем и ни к кому конкретно не обращаясь, спросил:

– Ну что, на участок сразу отправимся или завтра с утреца зарядим?

– Да лучше уж сразу – до места, – ответил Юрка.

– Лады! – пророкотал крепким голосом дед. На деда, впрочем, совсем не похожий. И больше напоминающий могучий листвень, ударив по сколу которого обухом топора, в ответ слышишь затаённый, звенящий чистый звук.

Василий Спиридонович встал с лавки и, уже от порога, сказал-распорядился:

– Я пока всё в сани загружу, а вы чайку, али чего покрепше, можете перед дорогой глотнуть. А где-то минут через сорок – тронем, чтобы мне в деревню засветло вернуться.

– Да мы поможем! – встрепенулись я и Юрка.

– Не надо! Мне не в тягость, – как норовистых жеребчиков, осадил нас дед. – В тайге ещё вдосталь натаскаетесь. Отдыхайте пока. Да и груза-то у вас – всего ничего…

Он вышел, а Валентин Семёнович, зябко поёживаясь и застёгивая длинными бледными пальцами меховую безрукавку, предложил:

– Может быть, действительно – чаю? Же-ее-на! – крикнул нараспев, не дожидаясь нашего ответа, в боковую, задёрнутую плотной бордовой шторой дверь. – У нас гости!

Через минуту штора распахнулась, мгновенно «вбрызнув» в эту, и без того светлую, горенку дополнительную порцию яркого, желтоватого солнечного света.

Вошла очень привлекательная, статная, румяная (прямо-таки «барышня-крестьянка») молодая женщина, наверное, лишь немногим старше меня и, скорее всего, – ровесница Юрки, более похожая на дочь, чем на жену Валентина Семёновича.

– Здравствуйте, – поприветствовала она тихим, приятным грудным голосом. При этом слегка поклонившись и улыбнувшись несмелой доброй улыбкой.

Румянец на её щеках разлился ещё пуще, превратившись в настоящее половодье.

– Варенье принести или закуску? – обратилась она к мужу, а тот, в свою очередь, с надеждой посмотрел на нас.

– Закуску, – тоже улыбнувшись вместо Выхина, ответил Юрка, неотрывно глядящий на жену Валентина Семёновича. И, словно спохватившись и обернувшись к нему, продолжил: – У нас тут, во фляжке, кое-что припасено для лечебных целей. НЗ, так сказать. Неприкосновенный запас. Но даже к чему-то, самому неприкосновенному, в иных случаях, я думаю, можно прикоснуться, – снова обернулся он к хозяйке, словно спрашивая у неё ответа. – Тем более, по стопочке перед дорогой, для профилактики, не повредит ведь?

– Не повредит, не повредит, – заметно оживился Валентин Семёнович. – Огурчиков солёных, грибочков – тех маленьких рыжиков, бруснички с квашеной капусткой… Рыбки, Настенька, не забудь, – распорядился он, переставая зябко кутаться. – Вот и славненько, вот и славненько, – заходил по комнате, потирая руки. И чувствовалось, что такая суета ему приятна…

После первой стопки, выпитой Валентином Семёновичем как-то в спешке, он ещё больше оживился. Кровь разлилась по его лицу…

Похрустев небольшим, в пупырышках, зелёным огурчиком, он буквально через минуту сам разлил по стопкам спирт из Юркиной фляжки, стоящей посреди стола, комментируя свои действия скороговоркой:

– Не вовремя выпитая вторая – пропавшая первая… как говорят в народе… А у военных – ещё круче: «Чтобы пуля не успела проскочить между двумя первыми рюмками…» Разведение или развод, – вдруг тоненько хихикнул он, – по вкусу. Вода в графине, стаканы – рядом. А я лучше – чистенького, для чистоты, так сказать, эксперимента и от всех потенциальных немощей, – закончил священнодействовать Выхин и поставил фляжку обратно на стол, но теперь уже поближе к себе.

После второй стопки у Валентина Семёновича словно прорвало плотину, до поры до времени сдерживающую его словесный поток, отчего дальнейшее наше общение проходило в основном уже в режиме затяжного монолога…

– Здесь, в этой глуши, я совершенно отвык от общения с нормальными людьми, – сетовал Выхин…

Из его затяжного рассказа о себе выпирало «резюме» о том, что он – Валентин Семёнович, закопал свой недюжинный талант учёного, пожертвовав всем ради любви…

Из его сбивчивого повествования я уяснил, что он в своё время окончил институт в Хабаровске, после окончания которого работал на Таймыре, изучая «феномен северного сияния». Успешно защитив кандидатскую диссертацию в Питере, там же, в институте, где защищался, остался работать. Однако стал часто прихварывать, а в дальнейшем и вообще – «серьёзно страдать лёгкими».

– Всё-таки, климат там гнилой, – констатировал Валентин Семёнович грустно. – Вот для поправки здоровья («значит, всё-таки здоровье – первопричина, а не любовь») сюда, на вольные морские воздуха и перебрался. К тому же со своей второй женой в Питере я развёлся… Надоели скандалы… А здесь, на краю Ойкумены, можно сказать, судьбу свою встретил.

Он перевёл взгляд на Настю, которая по-прежнему сидела с пунцовыми щеками. И непонятно было – то ли это естественный её румянец во всю щёку, то ли краска неловкости, смущения, стыда?.. Тем более, как явствовало из рассказа Валентина Семёновича, Настя была не первой, а уже третьей его «судьбой».

Первая «судьба» оказалась «ошибкой молодости», «ещё в студенчестве», в Хабаровске. Вторая – избалованной взбалмашной петербурженкой, неспособной понять и оценить широту взглядов гения из провинции, постоянно упрекающая его как раз в узости интересов и постоянном отсутствии средств «для нормального, человеческого существования». И только Анастасию он, по-видимому, считал пока самой судьбоносной из всех его избранниц.

– Ну что? Ещё по одной? – протянул руку к фляжке. – За женщин!

Он снова начал разливать нам, потому что стопка Анастасии со «сладеньким домашним вином», как я заметил, так и осталась нетронутой. Она лишь слегка пригубила её, а ещё точнее – едва коснулась краёв губами.

Вошёл дед Нормайкин и молча, но шумно уселся на лавку в углу.

– Может, чего-нибудь скушаете, папа? – спросила его Настя.

– Да некогда рассиживаться, – недовольно ответил тот, адресуя свою реплику, скорее всего, зятю.

– Настенька, золотко, ну за себя-то хотя бы стопочку надо выпить обязательно! – словно вовсе не замечая присутствия Нормайкина, стал упрашивать жену Валентин Семёнович, поблескивая хмельными глазками.

– Да, это-то как раз и не обязательно, – крякнул из своего угла отец Насти. – Дурное дело – не хитрое… Так едем, што ли?! – обратился он к Юрке. – Или я весь бутор домой отвезу, а завтра с утра доставлю вас куда надо.