Екатерина Шпиллер - Про Любовь Одиноких Женщин

Я вроде бы вздохнула с облегчением, а напрасно. Глеб полностью привёз в наш с ним новый дом всё то, на чём был воспитан и рос, к чему привык и что, оказывается, очень любил и ценил. Меня он, конечно, тоже любил, но... Вот это проклятое "но" встало между нами с самого начала. То есть, почти сразу после медового месяца. Для начала мне пришлось учиться всему этикету, которого я не знала и не встречала прежде нигде и никогда, кроме "вилка в левой, нож - в правой". И всё время, пока я училась, мне было стыдно. Учили меня нон-стоп: и наедине со мной, и при гостях, и в гостях. Вот тут почему-то их культуры и интеллигентности не хватало или она им отказывала: поставить меня в неловкое положение при чужих - в этом никто не видел ничего такого. А если я задавала в общей беседе какой-то вопрос, касающийся литературы, живописи или истории (а о чём ещё бесконечно беседовали эти люди со своими гостями?), то мне запросто могли небрежно бросить: "Ну, ты-то этого не знаешь, мы тебе потом расскажем". Я, естественно, затыкалась. И со временем заткнулась совсем.

А ещё меня старательно переодевали и причёсывали. Особенно усердствовал Глеб. Меня водили по особенным комиссионкам и к "своим" парикмахершам, вертевшим на моей башке какие-то локоны и кудри. Это из моих-то трёх волосин! Ну, а в тогдашних комиссионках особенно-то не разгуляешься - вовсе не все фасоны и размеры имелись, поэтому мне часто подбирали нечто "приблизительное", а потом тащили к "своему" портному, чтобы он приобретённое "то самое" посадил мне по фигуре. Вот честно признаюсь: мне не нравилось всё, что покупалось и "сажалось" на мою тушку! Это всё было приталенное, элегантное, узкое и... колючее. Мало того, что я к такому не привыкла, так ещё и не нравилась себе в зеркалах категорически.

- Это комплексы твои дурацкие! - уговаривал Глеб. - На тебе прекрасно сидит, надо ещё туфли на каблуках...

Дивно! Меня поставили на ненавистные каблуки. Я честно научилась ходить в пыточной обуви, даже на шпильках. Но это ничего не изменило: я себе не нравилась и ненавидела эту одежду и обувь. Пришлось отрастить в себе таких размеров терпение и смирение, что я вполне уже могла бы посоперничать с самыми чёрными монахами.

Когда наступили новые времена, меня первым делом вывезли в Париж. Ну, разумеется, башня, Елисейские поля, Монмартр - это всё понятно, смотрели и восхищались. Но, как оказалось, прежде всего, меня хотели, наконец, одеть так, чтобы мне тоже понравилось. Поэтому пару полных дней мы проторчали в Прентане. Что сказать... Были куплены брендовые костюмы и платья. Ещё более узкие и колючие. И туфли на каблуках - ещё более неудобные.

И, в конце концов, мне было мягко, но запрещено самой себе что-либо выбирать из одежды и украшений. Потому что я постоянно покупала "не то", "так нельзя", "такое не носят", "это же безвкусно, как ты не видишь?". А я не видела.

- Зайчик, родная, что это на тебе?

- Бусики...

- Откуда этот ужас?

- Глебушка, ну, почему ужас, смотри, какие красивые, как мне идут... и вот к этой кофте идут... и к сумочке...

- Родная, это же стекляшки, бисер! Это для девочек-тинейджеров из Бирюлёво!

- А у меня не было таких, когда я была подростком. Потому что я не из Бирюлёво?

- Не было - и не надо никогда. Тебе сколько лет, малыш? В твоём возрасте, в Москве, в нашем кругу... Ну, малыш, стыдно такое надевать, даже выгуливая собаку.

- У нас нет собаки...

- Даже не думай мерить эту майку! Кошмар же, слушай...

- Глебушка, сейчас жара, это же хлопок, такая приятная, лёгкая, мне удобно будет!

- Дешёвка! Ты ещё с люрексом выбери что-нибудь!

- Люрекс я ненавижу, а что тут-то не так?

Глеб фыркал и отворачивался. Я вешала вожделенную майку на место. Думаете, дело было в деньгах? Как бы не так. Я просто на самом деле всё время выбирала не то, что НАДО, что ПРИНЯТО НОСИТЬ. И за годы у меня так и не появился на это нюх, то есть, по мнению Глеба, вкус. Поэтому было решено, что меня одевают, мне покупают украшения, а я просто это всё ношу. На мне не экономили, нет. Всё было дорого и круто. Только мне не нравилось.

Назрел вопрос, да? Какого чёрта я всё это терпела, как тряпичная кукла, с которой развлекается маленькая девочка, наряжая её во всё подряд? Я очень любила Глеба и готова была ради него терпеть всё, что угодно. Он не знал, как часто я ревела в ванной комнате, включив воду на полный напор. Он не знал, сколько бессонных ночей я провела под его обнимающей рукой. Я любила его больше жизни, а он был инопланетянином. И на свою голову любил меня. Я старалась изо всех сил дотянуться до его уровня, стать такой же, но моему организму, очевидно, не хватало каких-то веществ или ДНК, чтобы сравняться с существом другой планеты. У меня не получалось, а, главное, я не получала от этого удовольствия.

Мне было скучно слушать бесконечные его рассказы взахлёб о екатерининском периоде русской истории. То есть, нет, в первый раз было очень интересно! И даже во второй. Но это повторялось бесконечно, в разных вариантах - конечно, он работал и узнавал всё больше. Но мне-то уже хватило по маковку.

Все в его семье, как и он, были буквально тронуты на истории и живописи. И это тоже, в конце концов, утомляло. Мне скучно было заучивать историю жизни Климта и бесконечно восхищаться Дали, который мне никогда не нравился. Ведь снова, опять! Опять мне пришлось быть не собой, произносить не то, что думаю, следить за реакцией других, чтобы самой выдать правильную! И если кто-то подумал, что я в претензии к Глебу и его семье, то он - дурак. Это во мне был дефект - да-да, опять и снова я не то и не та! Я - дефективная, потому и не могла погрузиться в новый для себя мир с наслаждением и радостью, стать его частью и впитать его ценности. Я урод, не они...

Но моя любовь к Глебу была настолько огромной, что я смирилась с этим и решила: наши с ним чувства - самое главное, всё остальное ерунда и переживаемо. Я тогда готова была отказаться от своей сущности (было бы, о чём сожалеть), принять, как данность, что мне всегда будет узко, колюче, неудобно, скучно и неловко за свою серость, если бы однажды не открылось кое-что ужасное. Но это случилось позже. А пока мы жили в замечательной квартире, обставленной, конечно же, антиквариатом. Через пять лет после женитьбы у нас родился сынок, Дрюнька. Про имя вы поняли, да? Можно сказать, что в память о первой любви и первом страдании... А на самом деле нам с Глебом просто очень нравилось это имя - Андрюша. Вот и гадайте, какой вариант правдивее.

Появилось на свет наше чудо, наш ангел, моё второе счастье. Первое - Глеб, второе - Дрюнька. Поразительно похожий на Глеба, от меня если только глаза. Да и то - взгляд, выражение глаз всё равно как у отца в точности.

Моя родня... Возможно, уже нужно поставить в этой теме точку. Родственников просто не стало в моей жизни, уже давно не стало, даже ещё до смерти родителей. Я им была неинтересна, по-моему, они плохо помнили про моё существование в принципе. Тем более, что с сыночками у мамы и папы начались бесконечные проблемы, которые нон-стоп нужно было решать. А мне, в свою очередь, происходящее с ними со всеми было глубоко безразлично. Мы месяцами могли не созваниваться, а потом месяцы превратились в годы. В общем, считайте, что не было у меня родни, а у Дрюньки бабули и дедули с маминой стороны. Хотите верьте, хотите нет, но я забыла им сообщить, что у меня родился сын. А больше с ними связи никто не имел, я об этом позаботилась заблаговременно, так как боялась ненужных и лишних контактов. Достаточно того, что они увиделись однажды на регистрации нашего брака, церемонно друг другу покивали, лицемерно нежно расцеловались перед фотографом, но на этом их общение и завершилось. Кажется, между ними сразу же возникло взаимное отторжение, чему я была несказанно рада. Итак, закрывая тему: не было у меня больше отчего дома и семьи.