Всеволод Филипьев - Ангелы приходят всегда

– Мне следовало ожидать подвоха, когда ты делал предложение зайти куда-нибудь посидеть… Раз ты предлагаешь расплачиваться мне, я попробую, а ты, пожалуйста, не мешай. Я держусь правила: если не знаешь, что говорить, говори все, как есть, – пояснил Высота, подзывая жестом официантку.

– Что же вы почти ничего не едите, – сконфуженно развела руками женщина, пытаясь приветливо улыбаться.

– Еда ужасная, – буркнул Руф.

– Нет, нет, не огорчайтесь, пожалуйста, – поспешил объясниться Высота, кинув укоряющий взгляд на Руфа. – Еда у вас хорошая, по крайней мере, на мой взгляд. Но… Дело в том, что мы не люди, мы – духи. Я – из числа Божиих ангелов, а мой сосед – из приближенных сатаны. Простите, что мы не сказали об этом сразу, и вас невольно ввело в заблуждение принятое нами человеческое обличие. Сейчас у нас принципиальный вопрос. Отнеситесь, пожалуйста, к моим словам с пониманием, дело может показаться не таким серьезным, но для нас оно очень важное… Руф хочет заплатить вам, используя иллюзию денег, они потом исчезнут. Я же не желаю обманывать вас, но настоящих денег у меня с собой нет. Вопрос сводится к тому, окажется ли прав Руф, не верящий в вашу доброту и потому предлагающий вас обмануть, или окажусь прав я, верящий, что вы можете нас простить.

Улыбка окончательно спала с лица официантки.

– Извините, я спрошу у хозяина, – сказала она и чуть ли не бегом удалилась.

– В американской полиции никогда не был? – поинтересовался Руф, торжествуя победу. – Готовься, сейчас побываешь.

Высота молчал, пристально глядя на дверь, за которой скрылась официантка. Через минуту оттуда появился пожилой американец, за которым семенила официантка.

– Извините, джентльмены, – обходительно обратился хозяин заведения к Высоте и Руфу, – какие-нибудь проблемы?

Руф продолжал саркастически ухмыляться, а Высота спокойно и обстоятельно объяснил хозяину все сначала. Реакция оказалась неожиданной. Хозяин зажигательно и неподдельно расхохотался, похлопывая Высоту по плечу:

– А-ха-ха-ха, ну, умора! Вот молодцы! Завидное остроумие. О-хо-хо-хо! Бесподобно. Придумать такой ход! Признайтесь, вы ведете юмористическую передачу на телевидении? Ваши лица мне знакомы. Вы репетируете? – он, наконец, успокоился. – Спасибо, что зашли к нам. Жаль, что вы ничего толком не поели. Но понимаю, репетиция. Надо же, ангел и демон. Молодцы! И приоделись соответственно – один в белом, другой в черном. Бьюсь об заклад, готовите рождественскую передачу или что-нибудь в этом роде. Однако здорово мы вас раскусили! А?! Конечно, не нужно никакой платы. Приходите еще. И, пожалуйста, снимайте вашу передачу в моем ресторане. Ради этого я готов бесплатно накормить целую ватагу ваших коллег.

Сколько Высота ни пытался переубедить хозяина, что они не актеры, а духи, приводя разные доводы, тот только еще больше укреплялся в своем мнении.

– Выкрутился! Так не честно, – зашипел Руф, когда хозяин и официантка отошли от столика, тепло распрощавшись с необычными посетителями.

– Уж честнее некуда, – добродушно улыбнулся в ответ Высота. – Хотя мне хотелось услышать от них несколько другое. А все же наивные эти американцы. Верно говорят, что они как дети.

«Есть город золотой…»

Если ребенка и вообще любого человека, в том числе неверующего или ничего не знающего об истинах веры, попросить нарисовать рай, то он нарисует сад, цветы, ангелов, бабочек и диковинных животных. Таков результат исследований.

Что же движет в этом случае человеком? Вымысел, фантазия… или прапамять об утраченном рае?

Звучит, льется над землей печальная песнь: «Седе Адам прямо рая, и свою наготу рыдая плакаше: о, раю, твоея сладости не наслаждуся… в землю бо пойду, от неяже и взят бых. Раю мой, раю, пресладкий мой раю».

Святые отцы именуют человечество «единым Адамом». Все мы от одного корня, все от одной крови. Адам потерял рай, и все мы потеряли рай с Адамом. И если верно, что «всякая душа – христианка» (Тертуллиан), то верно и то, что каждый человек неким таинственным образом хранит печальную память об утраченном рае.

Память о рае моего поколения запечатлена известной песней:

Под небом голубым

есть город золотой

с прозрачными воротами

и яркою звездой.

А в городе том сад:

всё травы и цветы,

гуляют там животные

невиданной красы.

Интересно, что было бы, если бы каждый человек хоть на минуту замедлил жизненный бег и постарался вспомнить… рай? Может, вспомнил бы? И, может, что-то очень важное открылось бы в свете яркой звезды над единственным во вселенной садом с ангелами, бабочками и снежно-огненными цветами?

Авва

Богословы обсуждают вопрос, вознесся ли рай после грехопадения человека на небеса или сокрылся в потаенных местах… Но я знаю, что по крайней мере в одном месте на земле всегда встречаю рай. Это место – там, где старец Рафаил (Берестов), мой авва и духовник.

Человек, стяжавший рай в своем сердце, излучает райское сияние и согревает им других. Но на лике старца Рафаила можно увидеть и как бы отблеск той страшной невидимой брани между тьмой и Светом, о которой говорят святые отцы. Не верьте тому, что судьбы мира зависят от политиков, генералов и миллионеров. Нет, судьбы мира зависят вот от таких неведомых миру подвижников, которые со слезами молятся Господу за всех нас.

Обаяние Православия

Многие шестидесятники в Америке пришли к Православию через произведения Достоевского и иконы Рублева. Даже сам патриархальный, почвенный, милый и изящный быт старых русских эмигрантов очаровывал и очаровывает сердца западных людей. К примеру, иеромонах Серафим (Роуз) от души любил православный имперский быт, вынесенный революционным вихрем из дворянских гнезд и крестьянских изб в страны изгнания.

Мягкое сияние резной лампады перед древним образом, вербы в святом углу, на Рождество – колядки, на Пасху – кулич и яйца-писанки, на Троицу – зелень трав и умиротворенный, светло-печальный лик Русского Православия.

Святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский сравнивал Вселенскую Православную Церковь с полем разнообразных цветов, где каждый цветок – Поместная Церковь – Иерусалимская, Греческая, Русская и так далее, со своим ароматом, оттенком, узором и формой. Все цветы по-своему хороши, и все они вносят свои особенности в палитру Единой Церкви Христовой.

Подобные мысли нашли отражение в религиозной философии почвенничества Ф.М. Достоевского.

Как подвижник-аскет стремится к очищению своего тела, так и Православие стремится воцерковить и освятить саму среду своего обитания, свою «почву». Презрение к телесной природе, на манер древних манихеев, чуждо православному миросозерцанию.