Кэти Остлер - Карма

Мертвое животное. Его оживили. Вытащили из тьмы. Мышцы сокращаются, тело сотрясают судороги. Оно понимает, что надо бежать. Но не бежит, а ждет. Ждет? Чего? Кого? Меня? Я смотрю ему в лицо. И что я вижу? Оно охраняет меня. Бдит. Навострило глаза и уши.

Раздается крик, и животное напрягается. Оно тычет меня под ребра. Приговаривает: пора тык просыпайся тык надо бежать дальше.

За мной, – командует оно. – Я знаю, куда идти.

Я открываю глаза. Вижу существо, скачущее по узким улочкам. Маленького оленя. Или антилопу?

Чаю! Чаю хотим!

Парень! – Кто-то пихает меня в бок ногой. – Принеси-ка нам чаю!

Парень? Я провожу ладонью по голове. Кос нет. Значит, про стрижку мне не приснилось. Я осторожно встаю. Щупаю рюкзак – на месте ли? Пока распрямляюсь, прячу лицо, а встав во весь рост, бросаюсь прочь.

За мной гонятся, но меня не догнать. Это потому, что страх быстрее злобы?

Преследователи скоро устают. Слишком много потратили сил. Сколько раз они замахивались? Сколько раз опускали руку на безвинные головы и шеи? Сколько от них пострадало таких как я, стриженых и оборванных?

Я бегу. И бегу. Некогда плакать. По волосам. По праху. По жизни.

Вокзалы созданы для путешествий. Отбытия. Прибытия.

Вокзалы созданы для того, чтобы ждать. Жара. Толпы народу.

Вокзалы созданы для того, чтобы на них все было точно. Расписание. Часы.

Вокзалы созданы для того, чтобы на них был порядок. Полицейские. Оружие.

По идее, на вокзале должно быть безопасно.

Я жду целый день.

(Где же ты?)

Жду целую ночь.

(Где?)

Наступает утро. Начинается новый день.

Но бапу всё нет. Ни на платформе, ни в очереди за билетами, ни на вокзальной площади, где ждут пассажиров рикши и дежурят военные.

Он наверняка догадается, что я приду сюда.

(А куда бы еще я могла пойти?)

Вспомнит о билетах. О дате отъезда. И придет, если сможет. Правда ведь? Он же должен понимать, что я здесь.

(А если нет?)

В полдень уходит поезд на Шимлу. С шестичасовым опозданием. Поезда на Лакхнау и Канпур задерживаются на восемь часов. На Бомбей – на одиннадцать. Поезд в Варанаси отменен. Кому нужен священный город в разгар священной войны?

Я вижу, как прибывают полупустые поезда. И как отходят забитые до отказа.

Идут слухи, что сикхи отравили городской водопровод. Теперь уже все захотят бежать из Дели, а поездов и так не хватает.

В семь солнце садится. Больше ждать невозможно. Я пробиваюсь к кассе, расталкивая людей. Мне нужно уехать. Любой ценой. Куда угодно. Но только не в Чандигарх. Получится обменять эти билеты?

Я, как волшебное слово, говорю кассиру: Канада. Вываливаю на стойку кучу рупий. Это все вам. Мне на любой поезд из Дели. Только не в Пенджаб. Я не хочу ехать на одном поезде с сикхами.

В одну сторону. Второй класс. Без кондиционера. Платформа номер 3.

До Джодхпура.

(И не важно, где это.)

Если бы мог, он бы пришел. Правда?

Поезд трогается вскоре после полуночи. Слишком рано, – жалуются пассажиры. Слишком поздно. Никто не знает точно, на тот ли поезд все мы сели. Какой Бомбей? Какой Джодхпур? В Лакхнау он идет, – настаивает какой-то мужчина. – Нет. Поезд проходит через Гургаон, – возражает другой. Через Гургаон? Но ведь Лакхнау – совсем в другую сторону! Четверо жмутся у открытой двери и смотрят, как внизу сходятся и расходятся рельсы.

Из вагона выскакивает мужчина и кричит жене: Прыгай! Еще за станцию не выехали. Успеем вернуться и сесть на правильный поезд! Он бежит рядом с поездом и все упрашивает: Прыгай, прыгай, или уедешь одна! Она кричит в ответ: Нет! Не могу! Но внезапно оказывается в воздухе и падает на землю, не издав при этом ни звука.

По-моему, ее толкнули.

Они лезут во тьме, как крысы на баржу. Руки и босые ноги карабкаются по решеткам на окнах. По металлической крыше барабанят шаги. Те, кто добрался до верха, радостно кричат. Но добрались не все. Мимо окна пролетело несколько тел.

Кто это? Сикхи, спасающие свою жизнь? Преследующие их индусы? Или просто бедняки, у которых нет денег на проезд?

В вагон входит кондуктор и компостирует билеты.

Мы едем в Джодхпур?

Скорее всего, – отвечает он. – Но в наши дни что можно знать наверняка?

Новый слух. Говорят, в Дели пришел поезд из Пенджаба, забитый окровавленными трупами индусов.

Я за целый день крови ни разу не видела.

Заприте дверь. И никого не пускайте.

Ага. В запертый вагон свирепым головорезам не проникнуть.

– Теперь уже бояться нечего.

– Чем дальше от Дели, тем спокойнее.

– Дели – безумный город, вечно там сыр-бор по пустякам.

– Но на этот-то раз не по пустякам.

– А я вот совсем не понимаю, зачем телохранители это сделали. Сикхи же всегда были защитниками индусов.

– Забыл, что она в Золотом храме натворила?

– Меня с детства учили, что сикхи – самый гордый и отважный народ в Индии.

– Но ведь сикхи – это те же индусы, которые просто придумали себе другую религию?

– Да. Но, так или иначе, все религии кем-то придуманы.

– В общем, я не понимаю, что происходит. У меня есть друзья– сикхи. Но, может быть, я чего-то о них не знаю.

– Только подумать! Мою дверь пометил углем мой собственный слуга-индус. Чтобы толпа знала, какой дом поджечь!

Вагонная тряска убаюкивает меня.

Мне снится регулировщик. В полицейской форме он стоит на тумбе посреди оживленной улицы. Такси, рикши, мотоциклы, велосипеды едут вокруг него, как по перекрестку с бесконечным круговым движением.

Сначала он пытается направлять уличное движение жестами рук в белых перчатках, но так никто не обращает на него внимания. Машины всё едут по кругу, пока наконец не встают в пробке. Водители злобно орут друг на друга, но никто не может сдвинуться с места.

Тогда регулировщик разматывает свой тюрбан и взмахивает им, как кнутом. Куда направлен взмах, туда и следует водителям ехать. Но водители не понимают команд и продолжают ругаться. Все по-прежнему стоят на месте. Регулировщик, однако, невозмутим.

Он сильнее разматывает ткань тюрбана. Она волнами плывет по воздуху, как его воля, как мысль, порожденная его мозгом. И тут я замечаю, что это никакой не полицейский, а премьер-министр. Она направляет движение. Она не слушает водителей. Ее развернутый тюрбан превращается в кнут, опускающийся на их головы.