Ольга Боочи - Баба Яга в тылу врага

- Ну, кому-то же надо…

Света благодарно кивнула.

- Ну ладно, я побегу, - сказала она, собирая опустевшие сумки. - Мне еще домой нужно перед службой заскочить….

Ожидая, пока Света уйдет, Лиля раскрыла сестринский журнал. Писать особо было не о чем. Она перелистнула страницы и открыла последнюю. Последний лист в журнале вечно был разрисован, несмотря на Светино ворчание. Улыбающаяся до ушей медсестра смутно кого-то напоминала – рисунок, видимо был портретом с натуры. А белый платок с крестом не оставлял сомнений в профессии изображаемой.

К тому времени, как в двенадцать лет Лиля бросила воскресную школу и перестала ходить на службы, почти все ее новые подружки уже собирались в будущем стать сестрами милосердия. Кто бы мог подумать, что и она всё-таки окажется среди них.

За старшей хлопнула дверь, и Лиля, отложив журнал, снова закрыла глаза.

К концу тихого часа таблетки, наконец, подействовали, и головная боль отпустила. Улыбаясь Лиля вошла в бокс и остановилась на пороге.

- Все болеют, Лиль, - заметив ее, сказала нянечка. - Даже и не знаю, кого ты возьмешь.

Лиля уперла руки в боки и обвела глазами бокс.

- Ваня? – громко сказала она, наконец.

Ванька поднял голову в своем манеже и замер.

– Кажется, сегодня твой день! – со вздохом объявила она.

Одевать Ваньку, охваченного бурной радостью, было делом не простым, но привычным. У каждой из сестер были здесь свои любимчики. Ванька Соколов не был ничьим любимцем. Он все рвал, и был уже слишком большой, через год его должны были перевести во взрослый интернат.

Но Лиле он нравился. Наверное, тем, что никогда не плакал. Он был стойким парнем.

Лиля выкатила коляску с Ванькой на крыльцо и стянула с головы косынку. Другие боксы еще не вышли на прогулку, и притворяться было не перед кем.

Дождь прекратился, деревья в оттаявшем парке чернели мокрыми стволами. Было пасмурно и тихо. Медленно приближались сумерки.

Совсем скоро, в пять часов, во всех храмах должны были начать читать Двенадцать Евангелий. Был Страстной Четверг и все в этот вечер должны были быть на службе. За работу в такой день Света ее и благодарила.

Лиля сделала круг по территории и съехала на оттаявшую дорожку в парк.

Глухо скрипели, качаясь на ветру, старые березы.

- Что, Соколов, не боишься? – усмехнулась она, наклоняясь к Ваньке. – Может, с ветерком?

Ванька заерзал в коляске, услышав ее голос и наконец, сумев развернуться, довольно хмыкнул.

- Я так и думала, что ты не против, - посмеялась Лиля.

Коляска подпрыгивала на ухабах и тряслась, комья грязи летели из-под колес, но Ванька только повизгивал от восторга. Что ни говори, а он был хороший товарищ. Наконец Лиля запыхалась, сбавила скорость и пошла шагом, улыбаясь и вдыхая пахнущий землей весенний воздух. Она не спешила вернуться в бокс. Кажется, и Соколов не спешил туда вернуться. В этом они всегда были солидарны. И лишь когда совсем стемнело, и во всех корпусах зажглись огни, Лиля направила коляску к пандусу.

- Ну и грязные же мы с тобой, - пробормотала она. – Сейчас кому-то влетит, если как следует не отмоемся.

Лиля завезла коляску в ванную и открыла воду. Ванька в своём манеже, в боксе, наверняка уже с нетерпением ждал тележку с ужином. Отчищая Ванькин комбинезон от грязи, Лиля думала о том, что приходит сюда, в интернат, едва ли не каждый день вот уже год, но так и не научилась чувствовать себя одной из сестер. Иногда во время послеобеденных прогулок с детьми она останавливалась у ограды и подолгу смотрела, как за забором ездят машины и свободно ходят люди. И чувствовала, будто с этими безнадежно больными детьми заперли здесь и ее.

После ужина ее смена заканчивалась. Лиля вышла за проходную и побрела к метро, чувствуя, что, пусть ненадолго, но все закончилось. Она не была больше ни терпеливой, ни уравновешенной, ни милосердной. Наверное, она не была даже христианкой, потому что не собиралась идти на службу ни завтра, ни даже, наверное, на Пасху. Она была просто усталой. И это было хорошо.