Саша Саин - Приключения сионского мудреца

Я стал протискиваться первым, т. к. брат был более заманчивой кандидатурой: после армии, старше и дошёл в Бердичеве до должности контрольного мастера! А я, стыдно сказать, только практика, и то — выломанные двери в бытовке! «Вы по какому вопросу? — спросила нас секретарша. — Если по трудоустройству, то обращайтесь в отдел кадров!». Это мы уже знали, что отдел кадров — самое гнусное заведение на предприятиях, где глянув, три раза скажут «нет», а под конец возмутятся. Первый раз скажут «нет» — глянув на меня; второй раз — глянув в мой паспорт; и третий раз — узнав, что ко всему ещё и диплома нет. Буркнув неопределённо-нечленораздельное: «производственный», что должно было означать — по производственному вопросу, смело открыл дверь и протиснулся в кабинет к главному инженеру, который сидел за столом и копошился в каких-то бумагах. Моей ещё одной проблемой был тихий, как бы охрипший, голос, который периодически при простудах пропадал совсем. Врачи находили, что у меня «всего-навсего» частичный паралич голосовых связок, вернее, мышц, смыкающих голосовые связки, к тому же, по непонятной причине (непонятной этиологии) — так это красиво звучало! Но я мог, когда хотел, кричать командирским басом: на речке, например, с товарищами после выпивки, изображая героев Ремарка. Но в нормальной жизни говорил тихо, несмотря на удаление гланд и многочисленную терапию: промывания, обкалывания пенициллином гланд, что врачи делали особенно охотно. Они также заливали в меня масло растительное — в гортань! И сейчас я сказал тихо: «Я к вам по важному для меня вопросу». Главный инженер, толстенький лысеющий брюнет по фамилии Бирман, а значит, еврей, вопросительно на меня посмотрел. «Хочу у вас работать», — тихо, но уверенно сказал я. «Кем?» — спросил он. «Инженером-конструктором», — нагло сказал я. «А какое у вас образование?» — спросил он. — «Я окончил машиностроительный техникум, с пятилетней программой, в том числе, годичной производственной практикой на заводе». — «А, где вы учились?». — «На Украине!» — гордо ответил я. «О! Это интересно!» — сказал главный инженер и попросил показать мои документы и диплом. «Диплом будет через пару месяцев, — пообещал я. — Вот справка об окончании полного курса техникума. К сожалению, по семейным обстоятельствам должен был переехать в Душанбе. Не успел защитить диплом. Но я договорился, что или здесь защищу в индустриальном техникуме, здесь тоже есть факультет ОМР — обработка металлов резанием, или подъеду на неделю на Украину, проект у меня уже готов!». «Да…, — задумался главный инженер, в мой паспорт и не глянув. И так, всё видел. — Хорошо, — решил он, — я могу вас взять инженером-конструктором. Всё же, на Украине уровень подготовки выше, чем здесь. Я сам с Украины, вот уже 30 лет, как приехал. А из какого вы города?» — поинтересовался он. — «Из Бердичева!». — «А-а-а… — рассмеялся он, — знаю!». — «Кто не знает?! — добавил, я. — Больше известен, чем Киев и даже Париж!». — «Для начала больше, чем 90 рублей, дать не могу. Согласны?» — спросил он. «Согласен! — ответил я и про себя отметил: — Ещё бы, в Бердичеве хорошо, если бы, как брата, взяли учеником токаря и платили 55 рублей, а тут — царское предложение!». «Хорошо, пишите заявление, — и он тут же его подписал. — Я сам передам его в отдел кадров, идите туда!» — сказал он и передал заявление секретарше. Та, глянув на заявление, укоризненно на меня посмотрела, но ничего не сказала. В отделе кадров поморщились еще больше, тем более, когда я им справку, а не диплом подсунул. Но подпись главного инженера не оставляла у них простора для деятельности. И они, забрав у меня документы, трудовую книжку, велели выйти на работу с 15 апреля, через неделю, как указано в заявлении, и принести паспорт с пропиской. «Ну, вот и всё, — сказал брат, — тебя уже продали, теперь пойдём на Ремстройдормаш — меня продавать!». Этот завод оказался одной остановкой ближе к городу. Шли долго, через поле-пустырь километра два, и наконец подошли к заводу, который выглядел не таким «красивым», как ЗБХ, а больше был похож на огромные ремонтные мастерские. Так оно и было — ремонт строительных и дорожных машин. В этот раз уже я ждал, а брат зашёл прямо к директору завода! Когда через полчаса он вышел из кабинета, то его с уважением провожал вначале до двери, а затем предложил пройтись по цехам — директор завода: одноногий, на костылях — лет 60-ти, бывший брюнет, больше был седым, короткий ёжик, резкие нервные движения. Довольно быстро и решительно передвигался он на костылях, как пират из «Острова Сокровищ». «Еврей, так же как и мой начальник, — понял я. — Вот, засилье евреев! Спрятались от хохлов в Средней Азии!». Узнав, что «я брат моего брата», предложил тоже посмотреть завод. Он с братом общался на равных. Это брат умел — сразу завоевывать авторитет и уважение. Они разговаривали, как будто уже много лет были знакомы. Не знаю, как брату было в тот момент, но на меня огромные, грязные, шумные цеха произвели гнетущее впечатление. Брату была предложена должность начальника цеха, и он мужественно согласился. Директор готов был, чтобы он уже остался работать. Чувствовалось, он очень поверил в него, но брат тоже «отбился» на 15 апреля. «Ну вот, мы и продали себя, — сказал он на обратном пути, — жильё есть, работа тоже, и уже 15 апреля, через неделю, будут деньги!». — «Но не в первый же день!» — удивился я. «Нет, именно в первый! Я научу тебя, как это делается! Ты уже в первый день напишешь заявление и подпишешь у главного инженера или директора завода. Оно звучит так: „Прошу выдать мне аванс в размере 50 рублей как вновь устроившемуся“. Есть такая возможность по закону. И затем, после подписи у начальства, пойдёшь сразу в кассу и получишь деньги. Все евреи, которые здесь, похоже, сбежали с Украины! Мой директор, как ты видел, тоже еврей, как и твой главный инженер». — «Конечно, бегут, иначе они бы работали учениками токаря, как ты!» — сказал я. Брат готовился поступить на юрфак. Ему ещё в Армии предлагали в Военно-юридическую Академию в Москве поступать. Он до сих пор жалел, что отказался. «Был бы военным прокурором в каком-нибудь трибунале! И спокойно расстреливал бы дезертиров и военных преступников! Имел бы деньги, красивую форму, пистолет, и никто бы не был страшен. И не надо было бы в Бердичеве унижаться перед вонючим отделом кадров с антисемитским засильем и установками: „евреев не пущать“, и не работать контролером после годичной работы учеником токаря. И сейчас Исаак, Эмма и тётя Фаня, нас не поучали бы, „что такое дружная семья“!

Если бы он, в военной форме — военного прокурора, с большим пистолетом в кобуре зашёл бы к ним в гости — кормили бы не борщом, а икрой, которую мы видели у них вокруг в банках! Или брат их просто пристрелил бы!» — пронеслось у меня. «Ну что, пойдём в чайхану? — угадал мои мечты он. — Вот она, как раз рядом, сможем в обеденный перерыв оба здесь обедать. Давай посмотрим, стоит ли сюда приходить». Мы имели право расслабиться. Многое для себя сделали в течение недели. «Жалко, папы нет, — сказали мы одновременно, — он не понимает до конца, „что с мамой“, и думает, своим примерным поведением её уговорит, что он хороший». Мы часа три сидели после плова, пили зелёный чай, вспоминали Бардичев «недобрым словом», были довольны, что вырвались из этого дерьма, строили планы на будущее. «Диплом тебе всё же стоит получить», — сказал брат. «Да, я знаю, а затем я буду поступать в мединститут — психиатрия мне нравится». «Тем более что у тебя уже богатый опыт! А я попробую через некоторое время поступить на вечернее отделение юрфака. Из нас с тобой не получились механики, как из отца», — добавил он. — «Да, не получились, как в анекдоте „про каменщика“!» — «А ты имеешь в виду: почему у каменщика дети рождаются каменщиками, а у профессора — профессорами?» — «Да, тот пошлый анекдот», — который от тебя услышал в шестилетнем возрасте.