Марина Нефедова - Лесник и его нимфа

И вдруг она поняла, что это случилось.

Он умер.

Она же знала, что нельзя засыпать.

***

Лита в ужасе на четвереньках обползла как можно дальше его кровать, выползла в коридор, там еле встала на ноги и, держась за поручни, которые шли вдоль стены, поковыляла к посту медсестер. На посту их не было. Рядом была открыта дверь в комнату. Лита зашла туда и остановилась. Одна сестра лежала на диванчике, другая сидела за столом и что-то писала. Лита стояла и молчала. Та, что писала, толстенькая, в какой-то момент подняла голову и ойкнула.

– Господи, ты че пугаешь! - Потом, вглядевшись Лите в лицо, спросила: – Че случилось?

Лита молчала. Какой-то предмет застрял у нее в горле.

– Ну? – снова спросила толстенькая.

Лита молчала. Но долго молчать было невозможно.

– Он… умер? – наконец произнесла она.

Повисла пауза, все замерли. Через три секунды старшая вскочила и почти выбежала из комнаты. Младшая встала с диванчика и быстро вышла за ней. Лита осталась одна. Она стояла, не шевелясь.

***

– Ты что, совсем дура? – вдруг услышала она слова медсестры. Та вошла и стояла напротив, глядя Лите в лицо.

Лита, ничего не понимая, смотрела на нее.

– Он спит! – наконец медленно и громко сказала медсестра, приблизя к Лите свое лицо – так говорят с бабушками в маразме. – Он. Просто. Спит!

– Идиотка, – сказала, входя за ней следом, младшая.

– Спит? – переспросила Лита.

– Спит! Че ты тут устроила – «умер, умер». Тронулась уже совсем. Герда наша, блин… Дай ей нашатырь, сейчас завалится…

Лита посмотрела еще немножко на них, потом отодвинула младшую, с нашатырем, и поплыла в палату.

Сестры включили там свет. Лесник лежал на боку, по-детски сложив руки. Он не лежал и не спал так уже давно. Он не кричал и не стонал. Просто спал, вот и все.

– Ну, мы тут не дурака же валяем, – толстенькая зашла вслед за Литой. – Наконец-то хоть смог заснуть…

Лита села на край кровати.

– Нервная ты очень. Домой тебе надо. Иначе отсюда – сразу в дурдом.

Лита молчала.

Потом она еще раз взглянула на Лесника, на медсестру – и выскочила из палаты.

Еле добежала до лестницы, уткнулась там головой в стену и начала плакать навзрыд.

– Девушка, вам плохо?

Лита медленно оторвалась от стены, развернулась – перед ней стояла красивая женщина в белом халате и – в пять утра! – с макияжем.

– Мне?

Лита зависла между двумя пространствами. В одном звучала золотая музыка. В другом поезд стучал сотней колес.

– Нет, – наконец ответила она. – Нет. Мне не плохо.

***

Когда она вернулась в палату, Лесник еще спал.

Она села на свои стулья и стала плакать. Она плакала, и плакала, и плакала, и плакала… За всю прошлую жизнь, свою и Лесника.

– Че ты ревешь-то? – спросила, наконец входя с градусниками, медсестра. – На вот, ставь ему, семь часов уже.

Лита взяла градусник и продолжала реветь.

– Ох, Боже ж ты мой, – вздохнула медсестра, садясь с ней рядом. – Да выживет твой… Вот поверь мне, у меня опыт. И интуиция. Я тут уже двадцать лет работаю и ни разу не ошиблась. И врач говорил, что улучшения есть. Томографию вчера делали, пока ты дрыхла. Действует шампунь-то… Ну, лысый походит, ничего.

Но успокаивать Литу было не нужно. Она и так все поняла.

Она поняла, что ее услышали. Это было очевидно. Ее услышали.

Там, за тумбочкой, за белой стеной. Там, в бесконечности, на Голгофе.

Она не знала, что ждет их там дальше. Сколько там химий и операций.

Она знала только, что к смерти они уже прикоснулись. Что теперь, наверное, можно попробовать начать жить.

Лита плакала. Лесник спал.

Notes

[

←1

]

Какая жалость (англ.).

[

←2

]

Все будет хорошо (англ.). Фраза из песни Боба Марли «No, Woman, No Cry».