Марина Нефедова - Лесник и его нимфа

Марина Нефедова

Лесник и его нимфа

От редакции

Была «Дикая собака динго». Были «Два капитана». Но это когда было написано и про какое время… Позже еще молодой Аксенов сочинял что-то прекрасное про юность и любовь, и Искандер. А потом в современной литературе на эту тему - тишина. Полный вакуум. Даже обидно – нам уже по сорок лет, а про нашу молодость, про наши чувства и поступки, про то, как мы жили, что слушали и читали, вообще про наше поколение - почему-то ничего. Что мы, не любили? Не дружили, не горевали? Не задыхались от окружающего маразма? И кроме «Generation „П“» про нас и написать нечего?

И вот наконец нашелся человек, написал.

Про юную, сложную талантливую девочку Литу, ее друзей, ее любовь, ее музыку, про Москву середины и конца 80-х. Да как написал! Словно вновь оказываешься в том времени, спускаешься в грязный московский переход, видишь этих худых бледных ребят в джинсах, с длинными волосами, фенечками и гитарами, и среди них девочку с голосом Дженис Джоплин и застывшим одиночеством в глазах. Они поют в переходе, пьют дешевый портвейн, все время курят, прогуливают школу, университет, мотаются «стопом» и поездом в Питер на флэтовые концерты, не ладят с родителями, уходят из дома.

И еще они никому не верят. Ну, или почти никому. Взрослый мир фальшив в силу идеологии и враждебен в силу возраста. И сер. Чудовищно, однообразно сер. Поэтому так привлекают крыши. Там много неба, оттуда и город немного цветнее, а если еще вымазать лицо зеленкой, как это делает Лита, тогда вообще можно хотя бы на время нарушить, прервать триумфальное шествие серого, и наплевать, кто что подумает. Главное, чтобы он ее понял - тот, кто стоит рядом с ней на крыше, Лесник. Кто зацепил по-настоящему, хоть он совсем и не хиппи, кто ломает стереотипы, потому что, оказывается, он любит серый цвет, и кому, наконец, не страшно поверить. Однако жизнь непредсказуема, и очевидное вдруг становится невероятным, и судьба может изменить свой вектор за один день. Как замечательно сказал о книге священник Сергий Круглов: «Вспомним миф о пещере, рассказанный Платоном: там всегда сумрак, истина проступает только в виде смутных теней на стенах; те, кто родился и живет в пещере, не могут даже помыслить, что существует свет за ее пределами. Тот, кто попытается найти выход, непременно обретет его, но первая встреча со светом будет для него, полуслепого уроженца темноты, подобна ослепительной смерти... Путь героини романа Марины Нефедовой - поиск выхода из пещеры теней к свету, путь души сквозь многообразное умирание жизни временной, земной, со всеми поворотами так называемой "судьбы", которые человек так хочет просчитать, предугадать, но никогда не может, - к жизни вечной. К жизни, которая обретается - через любовь. Это - роман о любви. О той самой, о которой сказал апостол Павел в Первом послании к коринфянам: "Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит"».

Написанная Мариной Нефедовой история пробивает насквозь, оглушает искренностью. Как точно сказал главный редактор «Никеи» Владимир Лучанинов, она «производит какое-то феерическое впечатление, извлекая пиковые переживания прямо из подсознания». Такое случается редко, но с этой книгой произошло: мы всей редакцией совершенно единодушно и бесповоротно полюбили ее.

Love is not a victory march,

It's a cold and it's a broken Hallelujah.

(Любовь – это не победный марш,

Это холодное и разбитое Аллилуйя.)

Песня Леонарда Коэна «Аллилуйя»

Часть I

Глава 1

***

Когда Лите исполнилось семнадцать лет, мама устроила ей день рождения, пригласив на него родственников и знакомых. Никаких приятелей! Именинница была удивительно сговорчива, только сказала: «Ты опять наприглашала своих друзей на мой день рождения?..»

Но больше возражений не было. Лита с каменным лицом отсидела за столом в окружении мамы, ее друга жизни Сергея Ивановича, маминой подруги Ларисы, своей тети, двоюродной сестры и двоюродной тети из Ленинграда с мужем, и даже под всеобщее одобрение задула семнадцать свечек.

День рождения, казалось, удался и уже близился к концу, когда Лариса вдруг ляпнула:

– Лидка, а скажи нам, какое у тебя самое заветное желание?

Мама с ужасом посмотрела на Ларису, но та была немножко пьяная и ничего не заметила.

– Нет, я не поверю, что в семнадцать лет у девушки нет заветного желания. Ладно, можешь не говорить его вслух. А мы за него выпьем. За его исполнение. Правда? – Лариса разошлась. – Наливайте! Выпьем за исполнение желаний в семнадцать лет!

Все выпили, улыбаясь и поддакивая.

– Ну, Лид, может, скажешь, за что мы пили, а? – не унималась Лариса. – Ну, чего ты больше всего сейчас хочешь?

И тут Лита, которая молчала весь свой день рождения и ни разу даже не улыбнулась, вдруг произнесла:

– Хорошо, я скажу, если вам так хочется.

Все замолчали и почему-то напряглись. Лита посмотрела в окно, потом на торт с остатками свечек, потом на Ларису, и спокойно сказала:

– Я хочу, чтобы меня не было. Нет, не то чтобы я умерла, а просто не было. Никогда.

***

В общем, все оказалось напрасно. Подростковое отделение психиатрической больницы,

из которого Литу только что выписали и где она летом, в жару, провела почти три месяца, похоже, не очень ей помогло.

На следующее после идиотского дня рождения утро за Литой заехал ее приятель Кремп,

и после недолгих колебаний она оставила маме записку и укатила с Кремпом автостопом в Крым. До школы оставалась еще неделя.

К первому сентября, когда весь десятый «Б» пришел первый раз в свой последний класс, Лита

не вернулась. Вернулась только к пятому. Прямо с поезда, в который они вписались пятнадцать человек на десять билетов, в джинсах и с гитарой, но без учебников и тетрадей, она заявилась на уроки.

Классная Зинаида Петровна, в обиходе десятиклассников – Зинка, которая Литу за что-то любила, после химии отозвала ее и сказала:

– Лид, пожалей себя, а?

Зинка знала про психушку. Лита ничего ей не ответила, но была благодарна. Зина была чуткая тетка. Она понимала больше других.

***

Литино безоблачное, как всем казалось, детство, протекало в одном из арбатских переулков, в коммуналке на восемь семей. На самом деле ее звали Лида Литовченко. Имя свое она ненавидела, поэтому из имени и фамилии получилась Лита. Лет с тринадцати она себя называла только так. Родители были людьми обыкновенными: мама – фармацевт и папа – младший научный сотрудник из НИИ. Самой заветной их мечтой была мечта об отдельной квартире. У Лидочки было детсадовское младенчество и пионерское детство. В целом о детстве у нее остались воспоминания приятные. Родители тогда еще, кажется, любили друг друга, их большая квартира была целым миром с огромным коридором, по которому можно было кататься на велосипеде, если там не спал пьяный сосед, в длинном узком туалете было наглухо заколоченное окошко в соседний подъезд, а ванная была хоть и ржавая, но зато на львиных ножках. И воздух старинного московского особняка, которым Лита дышала с рождения, был особым.