Лорен Грофф - Судьбы и фурии

Мужчина рассмеялся. Лицо у него было отвратительное, как у мастифа, с заплывшими кровью глазками и тяжелой челюстью. Брови были насмешливо изогнуты и высоко подняты, из-за чего он производил впечатление похабного шутника, который вот-вот наклонится к ее уху и выдаст какую-нибудь непристойность.

Превозмогая себя, она наклонилась вперед. Вот он, эффект зеркала, стремительный аккорд. Он вел себя скромно на каждой вечеринке, но его все равно считали классным.

Мужчина посмотрел на нее, и она сделала вид, что читает книгу, хотя лицо ее горело.

Он наклонился ближе и положил ладони ей на колени, мягко поглаживая их большими пальцами. Незнакомец приятно пах вербеной и дорогой кордовской кожей.

Она вскинула взгляд.

– Мне только восемнадцать, – сказала она.

– Тогда всего наилучшего, – ответил он.

Она встала и, подрагивая, направилась в уборную, где просидела, обхватив себя руками и слушая толчки поезда, пока проводник не объявил Пенн-стейшн.

Сойдя с поезда, она сразу почувствовала себя свободной – теперь она в городе! – и от этого хотелось носиться и хохотать. Но когда она решительным шагом направилась в свое будущее и по дороге случайно взглянула в витрину пончиковой, то увидела, что за ней на расстоянии десяти футов идет тот самый незнакомец из поезда. Он шел не спеша.

Ее пятки горели, на них вздулись волдыри. Когда волдыри лопнули, она почувствовала волну облегчения, но затем ноги начало печь.

Матильда была слишком горда, чтобы остановиться. И поэтому не останавливалась, пока не добралась до здания, где и находилось нужное ей агентство. Охранники, привыкшие к неуверенным и несовершеннолетним, но красивым девушкам, пропустили ее без проблем.

Она провела внутри несколько часов. И все это время он просидел в кафе напротив с книжкой и лимонадом, ожидая.

Когда она вышла, с красными глазами и вьющимися из-за жуткой жары волосами, чувствовала себя выпотрошенной. Мужчина шел за ней вниз по улице, теперь уже с пластиковой сумкой и книгой в руки. Когда она начала прихрамывать, он с легкостью обогнал ее и предложил выпить кофе. Она ничего не ела с прошлого вечера, но все равно уперла руки в бока, глядя на него, а затем кивнула в сторону магазина, где продавали сэндвичи и заказала капучино и бутербред «Моцарелла».

– Porca Madonna, – сказал он. – Бутерброд. Буква «о».

Тогда Матильда повернулась к девушке за стойкой и отчеканила:

– Дайте, пожалуйста, два. Два бутербреда и два капучини.

Незнакомец кашлянул и расплатился. Матильда ела сэндвич очень медленно, пережевывая каждый кусок как минимум тридцать раз. Смотрела на что угодно, только не на своего собеседника. Она раньше не пробовала кофеин и чувствовала, как ее пальцы подрагивают от удовольствия.

Она решила добить незнакомца и заказала себе эклер и еще одну чашку капучино, однако тот заплатил без вопросов и просто продолжил наблюдать за тем, как она ест.

– А вы? – наконец не выдержала она.

– Я мало ем. В детстве был… немаленьким.

После этих слов она внезапно разглядела грустного, толстого мальчика за его несовпадающими челюстями и узкими плечами и почувствовала, как на нее накатила какая-то тяжелая волна.

– Мне сказали, я должна сбросить десять фунтов, – призналась она.

– По-моему, ты идеальна. Они могут отправиться к черту. Неужели они сказали тебе «нет»?

– Они сказали, что, если я сброшу десять фунтов и пришлю им фото, они могут попробовать снять меня для каталога. Тогда и начну строить карьеру.

Он отдал ей должное, шевельнув соломинкой, которую сжимал в уголке рта.

– И тебе это не понравилось. Потому что ты не из тех девушек, которые начинают с малого. Ты – юная королева.

– Нет, – сказала она и постаралась согнать с лица проступившее выражение.

Начался сильный дождь. Капли разбивались о раскаленный асфальт, над ним поднялся пар, воздух затрепетал.

Она прислушивалась к барабанящим каплям, когда незнакомец вдруг наклонился к ней, взял ее ступню в свои руки и снял с нее туфельку. Взглянул на кровоточащий, рваный волдырь. Промокнул его салфеткой, смоченной в ледяной воде, а затем достал из аптечного пакета (в аптеку он успел заглянуть, пока она была в агентстве) пластыри и заживляющую мазь. Когда он закончил ухаживать за ее ногами, достал пару сандалий для душа с массажными подошвами.

– Видишь, – сказал он, опуская ее ноги на землю. Матильда готова была расплакаться от облегчения. – Я заботлив.

С этими словами он достал из кармана влажную салфетку и брезгливо отер руки.

– Я вижу, – сказала она.

– Мы могли бы быть друзьями, ты и я. Я не женат, – сказал он. – И я добр к женщинам. И никогда никого не обижаю. Я прослежу за тем, чтобы о тебе заботились. И к тому же я чист.

Конечно же, он был чист. Его ногти напоминали жемчуг, а кожа сверкала, как мыльный пузырь. Позже Матильда услышит о СПИДе и поймет, о чем он говорил. Она закрыла глаза и мысленно крепко прижала к себе ту Матильду из старой доброй парижской школы. А потом открыла глаза и на ощупь нанесла губную помаду. Промокнула губы салфеткой, скрестила ноги и сказала:

– Ну и?

– Ну и пойдем ко мне, – сказал он низким голосом. – Сделаю тебе ужин. А потом мы могли бы, – его брови вздернулись, – поговорить.

– Нет, только не ужин, – сказала она.

Он окинул ее таким взглядом, словно что-то подсчитывал в уме.

– Тогда мы можем заключить сделку. Останься на ночь, если, конечно, сможешь убедить родителей. Скажи, что встречаешься в городе с одноклассницей. Я могу сойти за ее отца, если понадобится.

– Родители – это как раз не проблема, – сказала она. – У меня есть только дядя, но ему плевать.

– Тогда в чем проблема?

– Я не дешевка, – сказала она.

– Хорошо. – Он откинулся на спинку стула.

Матильда так сильно хотела бросить ему в лицо какую-нибудь шуточку, которую он все равно никогда бы не понял, что у нее буквально зачесались руки.

– Скажи же мне, королева, чего ты хочешь больше всего на свете?

Матильда глубоко вздохнула и крепко сжала колени, чтобы они перестали так трястись.

– Хочу, чтобы мне оплатили учебу в университете, – сказала она. – Все четыре года.

Незнакомец положил обе ладони на стол и выдавил едкий смешок.

– Я думал, ты скажешь «сумочку». А ты, оказывается, решила продать себя в долговое рабство.

[Как же она была молода! И как умела удивлять!]

«Ох! – подумала Матильда. – Нет, он смеется надо мной!»

Ее лицо пылало, она чувствовала это, когда вылетела на улицу, под дождь. В дверях он накрыл ее голову своим плащом, а затем жестом подозвал такси. Наверное, он был сделан из сахара, раз так боялся попасть под дождь.

Матильда скользнула в салон, а он остался снаружи, согнувшись, но она так и не подвинулась, чтобы он тоже мог сесть.