Лорен Грофф - Судьбы и фурии

Гертруда Стайн написала эти строки в память о своем партнере, Элис В. Токлас. Стайн была гением. Элис была ее женой.

«Я не более, – писала Элис после смерти Гертруды, – чем воспоминание о ней».

ПОСЛЕ ТОГО как «мерседес» Матильды перевернулся, приехал полицейский. Она разомкнула губы, и наружу вытекла струйка крови, как и положено в драме.

В красно-голубом свете мигалки он выглядел то больным, то здоровым поочередно. Матильда вдруг увидела саму себя так отчетливо, словно его лицо было зеркалом. Она была бледной и тощей, с коротко остриженной головой и измазанным в крови подбородком. Кровь струилась по ее шее и рукам и капала.

Она подняла ладони, которые поранила о колючую проволоку ограждения, когда перебиралась через него, чтобы выйти на дорогу.

– Стигматы, – сказала она по возможности беззвучно, а затем рассмеялась.

ОНА ПОЧТИ ПОСТУПИЛА ПРАВИЛЬНО.

В начале тем ярким апрельским утром после постановки «Гамлета» в Вассаре, после знакомства с Лотто, опьяненная любовью кровь гудела в ней, как пчелы в улье.

Она проснулась и поймала последний взгляд ночи, перед тем как утро пролило косые лучи света в ее окно. Матильда спала в одежде, никаких предательских ощущений не испытывала. Она обещала Ариелю, что будет нетронутой, и так и было. Между ними с Лотто ничего не было, и она ничего не нарушила. Она просто спала вместе с ним, этим очаровательным милым парнем. Она заглянула под одеяло и увидела, что он спит голым.

Лотто спал, сжав руки в кулаки под подбородком, и без своего обычного остроумия казался совсем обычным.

Кожа на его щеках была покрыта мелкими шрамиками. У него были густые волосы, вьющиеся у ушей, густые ресницы и точеная челюсть. Никогда прежде Матильда не видела такого воплощения невинности. В каждом человеке жило зло, пусть даже и крошечное. В нем его не было. Она поняла это, еще когда увидела его стоящим на том подоконнике прошлой ночью, когда мир у него за спиной озаряла молния. Его горячий темперамент и стремительность, его глубокая доброта – это были его главные достоинства и привилегия. Так спокойно может спать только тот, кто родился белым богатым мужчиной в Америке, в мирное время, когда войны грохочут вдали от дома. Только мальчик, которому с рождения говорили, что он может делать только то, что захочет. Все, что ему требовалось, – приложить немного усилий. И сколько бы беспорядочных попыток он не совершил, все будут терпеливо ждать, пока он не добьется желаемого.

Наверное, она должна была испытывать чувство обиды. Но не могла.

Хотелось просто прижаться к нему покрепче, чтобы эта прекрасная невинность отпечаталась на ней целиком. Голос, который она старательно глушила в себе все эти годы, говорил ей, что она должна немедленно уйти. Не навязываться ему. Она никогда не была послушной, но, представив, насколько непоправимым будет ущерб, когда он проснется и обнаружит ее здесь, она подчинилась. Оделась и ушла. Она подняла воротник куртки, закрыв им лицо до середины, чтобы никто не увидел ее в таком состоянии, хотя на улице все равно было еще довольно темно.

Обедать она отправилась на одну из унылых улочек Нью-Йорка, в место, куда никогда и ни за что не явится бы ни один студент Вассара. Именно поэтому оно ей так и нравилось. Там плохо пахло, все покрывал слой жира, повар-садист шлепал оладьи на сковороду так, словно ненавидел их все до единого, а официантка, странно однобокая, носила хвост за ухом и все время закатывала глаза, принимая у клиентов заказ. На одной руке ее ногти были длинными, а на другой – короткими, выкрашенными в красный цвет. Матильда села в свою обычную кабинку, закрылась меню, и улыбка пропала с ее лица. Официантка, ни о чем не спрашивая, поставила перед ней черный кофе и ржаной тост, а самой Матильде протянула льняной носовой платочек, вышитый по краям синим, как если бы знала, что та собралась рыдать. «А почему бы и нет?» – подумала Матильда. Она не плакала с тех пор, как была Аурелией. Официантка подмигнула ей и пошла обратно к радиоприемнику, из которого доносилась какая-то неожиданно мрачная и унылая музыка.

Матильда знала, какой будет ее жизнь, если она позволит. Она уже тогда знала, что они с Лотто поженятся, если заронить ему в голову эту мысль. Главный вопрос в том, стоит ли ей позволить ему соскочить с крючка? Практически любой другой человек подошел бы ему гораздо больше, чем она.

Матильда подняла взгляд и увидела, как официантка возится возле повара-садиста, пытаясь достать из стойки кружку. Она положила руки ему на бедра, он в шутку толкнул ее задом, а она поцеловала его в бедро.

Кофе и тост остыли. Матильда расплатилась, оставив на чай куда больше положенного, а затем вышла на улицу. По пути зашла в кафе «Аврора» за канноли и кофе, и в комнате Лотто появилась уже с двумя таблетками аспирина, стаканом воды и едой, так что, когда его ресницы вздрогнули и он выпутался из милой сновиденческой вакханалии при участии единорогов, лепреконов, и неважно, что там еще ему снилось, – увидел перед собой Матильду.

– О! – сказал он. – А я уже подумал, что все это просто не могло быть правдой и ты была моим сном. Самым лучшим сном, который у меня когда-либо был.

– Никаких снов, – сказала она. – Я настоящая. И я тут.

Он прижал ее ладонь к своей щеке и потерся об нее.

– По-моему я умираю, – прошептал он.

– У тебя просто сильное похмелье. А так мы все рождены, чтобы умереть, – сказала она, и он рассмеялся.

Матильда поглаживала его шероховатую теплую щеку и понимала в тот момент, что теперь привязана к нему навсегда.

Не стоило, да, она это знала. Но ее любовь к нему была еще совсем новой, а вот к себе самой – очень старой, и кроме самой себя у нее уже очень и очень давно никого не было. Она боялась встретиться лицом к лицу с миром в одиночестве. Лотто появился в самый подходящий момент и вплелся в ее линию жизни, хотя для него было бы куда лучше жениться на мягкой, доброй девушке, которую всегда хотела видеть рядом с ним его мать. Например, эта Бриджит всех бы устроила. Матильда же не была ни мягкой, ни доброй, но дала себе обещание, что Лотто никогда не узнает о темной стороне ее натуры и что ему она никогда не покажет все то зло, что живет в ней, что для него она всегда будет его огромной любовью и светом. И ей искренне хотелось верить, что он считал именно так всю их жизнь.

– ДУМАЮ, ПОСЛЕ ВЫПУСКНОГО мы могли бы съездить во Флориду, – сказал Лотто ей в шею.

Разговор состоялся почти сразу после того, как они поженились. Прошло всего пару дней. Матильда вспомнила о телефонном разговоре с его матерью и о взятке, которую та предлагала. Миллион долларов. Ради бога.

В какой-то момент она хотела было рассказать ему о звонке, но потом представила, как сильно его это ранит, и не стала. Она защитит его. Для него же лучше будет верить в то, что его мать просто взыскательная, а не жестокая. Квартирка Матильды, расположенная над антикварным миссионерским магазинчиком, казалась причудливо вытянутой в свете уличных фонарей.