Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Мы вместе позавтракали, прощаясь, я поцеловал жену в теплые губы, чем привел ее в еще большее замешательство. Дверь хлопнула, и я остался один. Компьютер я вчера благоразумно выключил, наивно полагая — появление непрошеных гостей каким-то образом связано с моим ежедневным бдением перед монитором. Еле дождался десяти часов, слоняясь по квартире из угла в угол, как хорек в клетке. Чтобы как-то занять себя, три раза протер влажной салфеткой чистый кухонный стол, переставил цветы на подоконнике сообразно своему видению прекрасного, включил телевизор, минут пять отстраненно смотрел детский мультик про варежку. Вдруг сорвавшись с дивана, будто ошпаренный, влетел в ванную и принял душ, вернулся на кухню и восстановил первоначальную икебану вместо цветочного хаоса, устроенного мной, мучительно вспоминая, в каком порядке были расставлены горшки. Я планомерно убивал время с ожесточенной бессмысленностью, что позавидовал бы Сизиф.

Ровно в десять, ни секундой позже, я схватил мобильник и позвонил Таньке. Танька, Татьяна Борисовна Красноштейн, сразу же узнала меня, словно я ей названивал ежедневно, правда последний раз мы разговаривали, дай Бог вспомнить, полгода назад.

— О, Никитин, на ловца и зверь бежит. Хотела тебе сегодня звякнуть.

Я не стал выяснять, зачем ей понадобился, а сразу перешел к делу, хотя никаких дел между нами сроду не было — одни сплошные совместные безобразия, лишенные не только прагматизма, целесообразности, но и порой противоречившие здравому смыслу. Наши отношения напоминали фигурное катание двух пьяных пингвинов на льду — вечные падения после прыжков, хлесткие удары об борт, попытки встать на сколькой глади, нескладные поддержки, чахоточные пируэты, приводящие немногочисленных зрителей в щенячий восторг одновременно с ужасом. Совместные выступления всегда оканчивались полным провалом, бурным расставанием с неизбежной встречей снова. Несколько раз мы с Танькой дрались, причем не в юном возрасте, а значительно позже, находясь в полном уме и добром здравии, уже обремененные семьями, лишними килограммами солидности и намеком на седину. Дрались по бабьи — моя подруга навязывала женский стиль в силовом единоборстве — некрасиво, исступленно, с изощренными оскорблениями хуже мата и натуральными плевками слюной друг в друга. Жесткий спарринг с элементами детской потасовки, как ни странно приводил нас к вершине, к финальной точке близости в отношениях между мужчиной и женщиной — такого интима не добиться даже посредством безумного секса.

Мы были братом и сестрой, родными по духу и крови, которых своеобразная и непредсказуемая гримаса судьбы заставила вступить-таки в порочные кровосмесительные отношения. Если разобраться, делить нам было нечего — у каждого жизнь текла своим чередом, менять мы ее не желали, советов друг от друга не слушали, пропуская мимо ушей. Любовь не тревожила нас, ревностью и не пахло — я спокойно относился ко всем Танькиным ухажерам и мужьям, коих было предостаточно, порой даже с перебором, она прекрасно ладила с моей женой. Нас не связывала ни общая тайна, ни совершенное по глупости преступление. Если бы мы в давным-давно убили кого-нибудь, труп сожгли и закопали останки в прелом лесу за пригорком или ограбили сберкассу (с банками в советской юности было туго), тогда бы наша взаимная приязнь вперемешку с лютой антипатией, переходящей в идиосинкразию, стала бы понятна. Но того злополучного кирпичика как раз не хватало в кладке и вся конструкция без него рассыпалась. Раньше я еще ломал голову над нашими отношениями, но потом плюнул, решив про себя — есть на белом свете вещи очевидные и необъяснимые, как исчезновение денег из кармана или бесконечность вселенной. Конечно, масштабы необъяснимости разнятся, но очевидность всегда одного порядка. Непознанное не имеет градации, будь то великое открытие или озарение в быту и в этом нет ничего удивительного — Эйнштейн помимо теории относительности разгадал феномен скученности чаинок в центре стакана, если чай размешивать ложкой — факт очевидный, и до него необъяснимый.

Но вернемся к разговору с Танькой. Я поведал, что она сможет увидеть зверя бегущего на ловца через полтора часа, ежели не сдох аккумулятор и машина заведется. Коли придется добираться своим ходом, то зверюга будет минут через сорок. Не встретив возражений с ее стороны, стал скоренько собираться в путь дорогу, чувствуя мандаж — я не выходил из дома почти полгода. Почему я ей позвонил, сам не знаю. Сон ли в руку или звонки вчерашние с интервалом в тридцать минут послужили причиной моему очередному появлению на авансцене Танькиной жизни, черт его разберет. Сам себе я напоминал беззаботного пса на цепи, блуждающего по двору, не ощущая ошейника, пока цепь не натянулась струной, напоминая, в каком углу находится будка, где миска с едой и ласковая рука хозяйки.

Две пары джинсов, в которые я попытался впихнуть разжиревшее тело, вконец испортили утреннее настроение. Ноги пролезали в брючины, но как только я намеревался застегнуть гульфик, обреченно понимал, что терплю полное фиаско в попытке выглядеть более не менее прилично. На смену легкому мандражу с ознобом пришла пустыня Сахара — пот тек с меня ручьями, крупные капли повисли на бровях, соленой змеей пробежали по уху, неприятно щекоча, спина, будто в парилке, покрылась бисеринками влаги. Тело бросило в жар и тут же остудило дождем, дождь принес прохладу и странный запах болота. Я принюхался, к мертвой болотной сырости присоседилась вонь живого беспородного козла в период гона. Более неудачной ароматной композиции я себе даже представить не мог — едкий до тошноты запах буквально выворачивал меня наизнанку. Захотелось распахнуть окна, балконную дверь, сунуть голову в духовку, закрыть глаза и открыть газ, лишь бы перебить козлиное амбре исходящее от меня. Я морально был готов пойти на попятную, оставить попытки вырваться из пропахшей мной квартиры, но третью пару брюк после долгих мытарств, все-таки сумел натянуть на себя. Напялил штаны со скрипом, сделав глубокий вдох, втянув максимально живот, красный в разводах синих вен, как ландшафт Марса с высохшими руслами рек.

Усилия, потраченные на засовывание пуговицы в прорезь, напоминавшие похмельные потуги слепого вдеть нитку в угольное ушко, наконец-то увенчались успехом.

Пуговицу вывернуло вбок, достаточно было легкого покашливания, чтобы она пулей, выпущенной из ружья, сразила бы наповал кота лежащего на диване. Кот кстати не спал, а внимательно следил за манипуляциями хозяина с джинсами — как только они достигли финальной стадии, животное стремительно покинуло лежанку и исчезло в коридоре, оставив на память клок рыжей шерсти и полный презрения кошачий взгляд.