Дмитрий Сазанский - Предел тщетности

Я поманил пальцем генерала и кивнул головой в сторону окна. Генерал привстал, немного изогнулся над столом и посмотрел в указанном направлении.

— Надо же, чудны дела твои Господи! Кто же это мне на елку скворечник присобачил? Утром только около нее гимнастику делал, не было скворечника. Значит пока я в магазин ходил, какой-то шутник постарался.

Решетов не видел ни грифа, ни черта с Дунькой, и это было еще одним подтверждение его слов. Может я действительно в трансе нахожусь, загипнотизированный, околдованный бестиарием? Стоп, но скворечник-то он видит, не может же деревянная коробка сама на ель вспрыгнуть и гвоздем прибиться.

Чепуха получается. Значит зверушки до поры до времени не видимы постороннему глазу, но зато результаты их деятельности вполне осязаемы. Из этого вытекает — плевать с высокой колокольни, кто их там видит или не видит, важно, что их вижу я, Никитин, и я не параноик со съехавшей крышей. Следовательно моя основная задача, игнорируя треп из каких-либо уст, не оказаться по итогам деятельности чертовой троицы в деревянном бушлате раньше срока. Короче, следите за руками, не обращая внимания на слова.

Извинившись перед генералом, я спустился вниз, набросил куртку на плечи, открыл входную дверь и вышел на крыльцо. Свежий воздух ударил в легкие, заставив закашляться, черт обернулся на звук и приветливо помахал рукой, а Дунька даже головы не повернула, демонстративно двинулась в сторону ели, с разбегу прыгнула на сук, примостившись рядом с Шариком обиженной спиной ко мне. Гриф приобнял крысу крылом, будто шалью, укутав ее плечи, и тоже в упор меня не замечал.

— Для кого пристанище мастерите? Удачное время выбрали, как раз перед прилетом птиц, — доброжелательно начал я, решив разрядить обстановку.

— Дом для Дунькиной мухи обустраиваем. А то мотается по белому свету без прописки, живет в Москве без регистрации, теперь у нее будет место, где в старости крылья сложить, — ответил черт, пуская колечками дым изо рта.

— А у вас самих регистрация есть? — не удержался я от сарказма.

— Нелегалы мы, — подала голос Дунька, так и не повернувшись ко мне.

— Что ж так? — продолжал притворно сокрушаться я.

Гриф сдвинул голову на тонкой шее вполоборота, стрельнув в меня мстительным глазом.

— Чего лыбишься замкадыш, ты что ли не гастрабайтер? — глаз Шарика налился пугающей чернотой.

— Все мы на Земле пришлые, — философски и миролюбиво подвел черту Варфаламей, — только у одних туристическая виза, а у других — рабочая, вот и вся разница. Зябко. Может в дом пойдем?

Я приглашающим жестом распахнул дверь, Варфаламей сделал шаг по направлению ко мне, но Дунька проворно спрыгнула с ветки и исчезла в стене Решетовского особняка в районе третьего ряда кирпичной кладки. Гриф юркнул за ней, Варфаламей посмотрел виновато и последовал за соратниками.

То ли меня от холода передернуло, то ли от взгляда черта стало так не по себе, что я закурил и простоял в на крылечке минут двадцать, пока не продрог окончательно.

Генерал уже закончил трапезу и прихлебывал чай из пузатой пивной кружки, но мою тарелку с макаронами не убрал, оставив на столе. В кухне торжествовал запах мяты.

— Пока ты гулял, мне отзвонились, — увидев меня, обрадовался Решетов, — знакомый навел по собственной инициативе справки о Бессонове. Интересная биография у него вырисовывается. Родился Сергей Поликарпыч, тогда еще Сережа, в Мозамбике. Отец боролся с капитализмом военным советником, точнее военным переводчиком, мать там же по медицинской линии обреталась, в общем не посольские. Непонятно, почему ее раньше, беременной в Союз не отправили, но родила она сына под жарким африканским солнцем, и вот уже постфактум через месяц они с отпрыском улетели на родину.

Поликарп Иваныч, отец героя, спустя полгода получил ранение в ихних джунглях — то ли в засаду машина попала, то ли под артобстрел, доподлинно неизвестно. Короче, четверых насмерть, двух бойцов, шофера и полковника, а переводчику осколочным в позвоночник. Сначала на месте лечили, а как полегчало малость, турнули вслед за семьей выздоравливать в родные пенаты. Само собой, дали орден закрытым указом в общем списке, очередное звание, выслугу пересчитали за участие в боевых. Только все это так, для внутренней гордости, перед зеркалом щеки надувать, потому что награды никак не конвертировались в дальнейшую карьеру. Списали старшего лейтенанта по ранению в запас, несмотря на то, что он рвался служить дальше. Помыкался он на гражданке с годик, да и обратился к друзьям за помощью. Надо сказать, боевые товарищи в беде не бросили, военное братство не пустые слова, где надо шепнули, кое-где надавили, запись об инвалидности из дела исчезла, будто и не было. В итоге Бессонов старший пошел работать в милицию, одновременно поступив на заочное отделение в юридический. А через пять лет погиб при исполнении. Возвращаясь со службы домой, он увидел группу дерущихся подростков, бросился их разнимать, и некто, впоследствии неустановленное лицо, нанес смертельный удар, попросту шандарахнул милиционера обрезком трубы по голове. В общем виновного не нашли, дело закрыли, даже по хулиганке никто не отправился отбывать. Так что наш Сережа пошел по стопам, в память об отце.

— Всегда поражался логике продолжения династий. Ну ладно сталеваром, если завод один в округе на сотни верст окрест, или актером, бог с ним, вырос в актерской среде, да и работать неохота. Но почему обязательно следователем, если отец погиб? В Москве выбор профессий, голова закружится. Интересно — если папаша, например, замерз по пьянке в сугробе, сыну куда потом путь-дорога: в наркологи или в дворники?

— В Деды Морозы. Говорят, у Бессонова пунктик, он хочет выяснить, кто его отца убил, — Жорж посмотрел на часы. — Что-то Петька задерживается, может в пробку попал? Знаешь что, ты подожди его, а я заскочу к соседке — надо же вас познакомить.

— Не проще ли позвонить?

— Э, нет, брат, Ксюша как из города вырывается, сразу телефон отключает, утверждает — он ей ауру портит. Каждый звонок вторгается в оболочку и истончает эзотерический ореол. Усек?

— Как не понять, — я хмыкнул так убедительно, будто всю жизнь с экстрасенсами якшался, впитал, можно сказать, любовь к эзотерике с молоком матери, а с медиумами голубей гонял, когда школу прогуливал, — Тут и понимать нечего, читал про озоновый слой Земли.

— Точно, — засмеялся Решетов, — ну или типа того, только размером поменьше. Пойду. Если меня долго не будет, не грусти. Петька приедет, накорми его с дорожки, впрочем, он сам найдет что на язык положить.

Решетов встал со стула, торопливо одернул рубаху навыпуск — видно было, что ему не терпится улизнуть к соседке. Мой вопрос нагнал его уже на лестнице.