Мэри Кайе - Далекие Шатры

– Я постараюсь, Рао-сахиб, – пообещал Аш. – Мне пора идти. Вы дадите мне свое благословение?

– Конечно. Хотя, боюсь, оно мало стоит. Но так или иначе, я благословляю вас. И я также вознесу молитвы богам, чтобы они содействовали вашему быстрому и благополучному возвращению в Каридкот и даровали вам душевный покой и счастье в грядущие годы. Я не говорю вам «прощайте», ибо надеюсь еще увидеться с вами, и не раз.

– Я тоже, – сказал Аш. – Вы навестите меня в Мардане, Рао-сахиб?

– Нет. Я уже вдоволь напутешествовался и, когда доберусь наконец до дому, больше в жизни не сдвинусь с места. Но Джоти, я знаю, очень к вам привязался, и теперь, став махараджей Каридкота, он обязательно пригласит вас в гости. Мы непременно увидимся с вами в Каридкоте.

Аш не стал опровергать последнее утверждение, хотя в глубине души знал, что не имеет ни малейшего желания снова посетить Каридкот и что, благополучно доставив Джоти домой, никогда уже туда не вернется. Но объяснить этого старику он не мог.

По случаю официального прощания в Рунг-Махале он надел полную парадную форму, но сейчас забыл об этом и наклонился на восточный манер, чтобы прикоснуться к стопам старика.

– Да пребудут с вами боги, – произнес Кака-джи и тихо добавил: – И можете не сомневаться: если когда-нибудь возникнет… необходимость… я дам вам знать.

Он не стал уточнять, что необходимость возникнет не у него: это и так было понятно. Он обнял Аша и, поскольку сказать больше было нечего, отпустил его. Они еще увидятся сегодня, так как Кака-джи будет провожать своего племянника до границы княжества, но возможности поговорить наедине им уже не представится, да и нужды в этом нет.

Две трети возвращающегося отряда выехали на рассвете с вьючными лошадьми и стали лагерем по другую сторону границы, милях в пяти от нее, ожидая прибытия главных участников похода, чей отъезд наверняка задержат протокольные мероприятия и церемонии. На самом деле отъезд состоялся даже позже, чем ожидал Аш, и солнце уже зашло ко времени, когда пестрая кавалькада достигла границы Бхитхора. Когда Аш повернулся в седле, чтобы в последний раз взглянуть на Кака-джи, при свете факелов он увидел на щеках старика слезы и, вскинув руку для отдания чести, с изумлением обнаружил, что и у него самого глаза увлажнены.

– До свидания, дядя! – пронзительно крикнул Джоти. – До свидания!

Лошади взяли в галоп, и хор голосов, произносящих прощальные слова, потонул в грохоте копыт. Вскоре желтые огни факелов померкли вдали, и они поскакали по равнине, исчерченной серыми полосами лунного света и черными тенями холмов. Глубокая печаль, вероломство и гнетущая атмосфера Бхитхора остались позади, и они снова направлялись на север.

– Если боги будут милостивы к нам, через два дня мы снова сможем спать в своих постелях, – сказал Мулрадж.

– Еще два дня, еще два дня, всего два дня, – пропел Джоти. – Через два дня я въеду в город – в свой собственный город – и вступлю в свой собственный дворец, и все люди будут кричать и приветствовать меня. А потом я стану настоящим махараджей.

– Вы являетесь таковым со дня гибели вашего брата, – уточнил Мулрадж.

– Знаю. Только пока я не чувствую себя махараджей. Но когда вернусь в свое княжество, сразу почувствую. Я собираюсь стать великим правителем. Гораздо лучше Нанду.

– Это не составит труда, – сухо заметил Мулрадж.

«Еще два дня…» – подумал Аш и пожалел, что не может разделить облегчение Мулраджа и энтузиазм Джоти.

Долгое путешествие с юга на север прошло на редкость благополучно. Если учесть нещадную жару, вынуждавшую отряд двигаться лишь ночью, с заката до рассвета, урывая все возможное время для сна в течение знойного дня, они преодолели столь значительное расстояние гораздо быстрее, чем ожидал любой из них, хотя поход стал тяжким испытанием для всех – не в последнюю очередь для лошадей, но главным образом для Махду, который решительно отказался остаться в Бхитхоре, несмотря на преклонный возраст и весьма посредственное владение навыками верховой езды.

Единственным человеком, наслаждавшимся каждой минутой путешествия, был Джоти. Все тревожились за него и волновались, что он не выдержит взятого темпа, но казалось, жара и тяготы похода пошли мальчику только на пользу – до такой степени, что порой рядом с ним, веселым и жизнерадостным, Аш чувствовал себя столетним стариком, хотя в целом он находил удовольствие в обществе и непринужденной болтовне Джоти и с похвальным терпением отвечал на сыпавшиеся градом вопросы. Мальчик избавился от своих страхов, а равно и от лишнего веса, и от нездоровой бледности и стал совсем не похож на испуганного беглеца, которого Биджурам столь хитро подстрекнул к «побегу» из Каридкота. Внимательно наблюдая за ним, Аш пришел к мысли, что жителям Каридкота, вероятно, очень повезло с новым правителем.

Джоти постоянно говорил о скором прибытии в княжество, о торжественном въезде в столицу, очевидно по-прежнему носившую название Гулкот, и строил планы церемоний, которыми будет сопровождаться его официальное провозглашение махараджей. Но чем ближе была цель путешествия, тем яснее Аш сознавал, что сам он нисколько не хочет снова увидеть Гулкот, а тем более – войти в Хава-Махал.

Он никогда не испытывал особого желания вернуться туда, понимая, что этого делать не стоит, пока жива нотч, к тому же он сохранил не самые приятные воспоминания о Гулкоте. Да, первые прожитые в городе годы были счастливыми, но они меркли в памяти рядом с невзгодами, страхами и унижениями последующих лет, проведенных в Хава-Махале. И хотя даже там у него были свои радости, в целом Дворец ветров помнился Ашу тюрьмой, из которой он ускользнул в последнюю минуту, спасая свою жизнь, а Гулкот – городом, откуда они с Ситой бежали под покровом ночи, страшась погони и смерти.

Там не осталось ничего дорогого его сердцу, кроме снежных пиков, к которым он обращал молитвы в прошлом, да воспоминаний о маленькой девочке, в чьей преданной любви он нашел слабое утешение после гибели своего ручного мангуста. Перспектива вернуться туда, причем не когда-нибудь, а именно сейчас, начала вселять в него чувство, похожее на панику. Но у него не было возможности избежать возвращения в Гулкот, так что придется стиснуть зубы и пройти через это испытание. И если Кака-джи прав, утверждая, что прошлое – последнее прибежище неудачников, тогда чем скорее он встретится с ним и возьмет над ним верх, тем лучше.

Плодородные равнины остались позади, и они находились в бесплодной местности – суровом и унылом краю валунов, скалистых гряд и оврагов, где не растет ничего, помимо верблюжьей колючки да сорной травы. Но впереди начинались предгорья, а за предгорьями – горы, теперь явленные взору не в виде смутно различимой темной стены на горизонте, но близкие, голубые, громадные, вздымающиеся над путниками. Иногда знойный, насыщенный пылью ветер приносил запах сосновой хвои, а на рассвете или ближе к вечеру Аш мог разглядеть снежные пики Дур-Хаймы.