Мэри Кайе - Далекие Шатры

Схватка вышла более ожесточенной, чем первые две: хотя стрелки на крышах (как на территории миссии, так и за ее пределами) снова прекратили огонь, опасаясь убить своих, шансы гарнизона на успех значительно понизились против прежнего. Теперь афганцы численно превосходили разведчиков в пятьдесят раз, и данное преимущество изрядно возросло бы, если бы здесь хватило места на всех. Силы неприятеля включали целых три полка мятежных вооруженных солдат, а также всех до единого недовольных, враждебно настроенных или одержимых жаждой крови жителей Кабула. Но именно большая численность и сослужила плохую службу афганцам: они не только мешали друг другу, но в пылу яростного боя никто из них не мог быть уверен, что нападает не на одного из своих, потому что все противники, за исключением Уолли, были не в форменной одежде.

Разведчики знали друг друга слишком хорошо, чтобы совершить подобную ошибку. К тому же сипаи сражались винтовками с примкнутыми штыками, а два англичанина и оба индийских офицера были вооружены и саблями, и револьверами, и в кровопролитной рукопашной каждый выстрел поражал цель, поскольку, зная, что возможности перезарядить оружие у них не будет, солдаты эскорта стреляли лишь в самый последний момент и наверняка. Толпа же поступила иначе: во время первого броска на территорию миссии все до единого афганцы разрядили свои мушкеты (многие из них – в воздух), и теперь они могли противопоставить винтовочным и револьверным пулям своих врагов только холодное оружие.

Разведчики с максимальной выгодой воспользовались этим тактическим просчетом и принялись столь яростно орудовать штыками и саблями, что афганцы отступили под бешеным натиском неприятеля. Лишенные возможности обратиться в бегство из-за напирающих сзади людей, ничего толком не видевших и призывавших продолжать наступление, стесненные в движениях давкой и телами убитых и раненых, которых они топтали, перемещаясь в ходе схватки из стороны в сторону, афганцы в конечном счете повернулись кругом и бросились с оружием на тех, кто находился сзади. Внезапно толпу охватила паника, словно огонь полыхнул в сухой траве, и люди принялись отчаянно пробиваться назад, толкаясь и нанося удары друг другу в попытке покинуть поле боя. Отступление превратилось в беспорядочное бегство, и очень скоро на территории миссии не осталось никого, кроме убитых и раненых.

За время короткой схватки маленький отряд разведчиков произвел ровно тридцать семь выстрелов, и не менее четырех пуль – все крупнокалиберные, выпущенные из винтовок «ли-энфилд» с расстояния шести ярдов, – пробили навылет грудь вражеского солдата, убивая следующего за ним. Остальные выстрелы сразили по одному человеку каждый, а еще дюжину афганцев разведчики закололи штыками и девятерых зарубили саблями.

Последствия кровавой бойни не радовали глаз: десятки убитых валялись на пыльной, залитой кровью земле, там и сям какой-нибудь раненый с трудом поднимался на четвереньки и полз, точно умирающий зверь, с палящего солнца к благотворной тени.

Разведчики нанесли врагу страшные потери и почти уравняли положение. Но за свою кратковременную победу они заплатили дорогую цену, какую едва ли могли себе позволить, если учесть неуклонно сокращающуюся численность гарнизона. Из двадцати человек, участвовавших в третьей вылазке, назад вернулись лишь четырнадцать, из которых полдюжины еле держались на ногах, и ни один не вышел из боя целым и невредимым, хотя многие раны были поверхностными.

Сипаи на крыше казарм прикрывали возвращение товарищей винтовочным огнем, а остальные члены эскорта ждали под аркой, чтобы запереть за ними двери и проследовать вместе с ними в резиденцию. Но на сей раз победители шли усталой поступью, и на лицах у них было не радостное, а мрачное выражение. Мрачность людей, которые понимали: плоды тяжело доставшейся победы не удержать надолго, за них придется сражаться снова и снова, все меньшими и меньшими силами – или же сложить оружие, что равносильно самоубийству.

Они отсутствовали недолго, но за это короткое время пятеро из солдат, занимавших позиции на крышах двух зданий резиденции, были убиты и шестеро ранены: самодельные парапеты плохо защищали от стрелков, находившихся на более высоких крышах соседних домов, – казалось, с небес лился свинцовый дождь. Они помогли спустить раненых вниз, где охваченный отчаянием Келли и его единственный помощник Рахман Бакш в нижних рубашках, измазанные кровью с головы до пят, точно мясники на скотобойне, трудились как одержимые, промывая, зашивая и перевязывая раны, извлекая пули, накладывая шины, давая анестетики и опиаты в битком набитых комнатах, где раненые лежали, сидели или стояли, привалившись к стене, с перекошенными от боли и усталости лицами, но не жалуясь.

С мертвыми обращались более бесцеремонно: времени относить трупы вниз не было, и их использовали для укрепления ненадежных парапетов. Разведчики подходили к делу реалистически. Они не видели причин, почему бы в столь критический момент убитым товарищам не послужить своему корпусу до конца, а конец казался близким, ибо теперь на двух крышах осталось меньше десяти человек, не считая мертвых. А враг не испытывал недостатка ни в людях, ни в боеприпасах…

– Пришел ли ответ от эмира, сэр? – спросил Уильям, когда, снимая на ходу окровавленную куртку, прохромал в кабинет и нашел там своего шефа, мертвенно-бледного от боли, но продолжающего методично стрелять сквозь проломанное в ставне отверстие.

– Нет. Надо послать еще одно письмо. Вы ранены?

– Всего лишь резаная рана. Ничего страшного. – Уильям сел и принялся разрывать свой носовой платок на полосы и связывать их вместе. – Но боюсь, мы потеряли шестерых, а еще несколько человек получили тяжелые увечья.

– С молодым Гамильтоном все в порядке? – резко осведомился сэр Луи.

– Да, если не считать пары царапин. Он отличный воин, этот парень. Сражался за десятерых и, подумать только, безостановочно горланил гимны. Солдатам, похоже, это нравилось. Интересно, они хоть догадывались, о чем он поет? Вероятно, они решили, что это какая-то воинственная песнь… Впрочем, если подумать, так оно и есть: «Божий Сын ведет войну» и тому подобное…

– Так он это пел? – спросил Каваньяри, тщательно прицеливаясь. Он нажал на спусковой крючок и довольно хмыкнул: – Попал!

– Нет, – сказал Уильям, перевязывая самодельным бинтом поверхностную рану на левой руке. – Что-то типа «Вперед, вперед за бога битвы, и в бегство обратим врага»… – Он крепко затянул узел зубами, надел куртку и спросил: – Вы хотите, чтобы я написал еще одно письмо, сэр?

– Да. Короткое. Скажите этому гнусному мерзавцу, что он дорого заплатит, если позволит нам погибнуть: сиркар пришлет армию, захватит его страну и… Впрочем, нет, такого писать не стоит. Просто настоятельно попросите этого малого во имя чести и священных законов гостеприимства прийти к нам на помощь, пока нас всех не перебили. Скажите, что мы в отчаянном положении.