Виктор Мануйлов - Лестница

— А тебе, радость моя, только такой и нужен. Иначе твой Мих-Мих оторвет ему голову, — закончила она сквозь смех.

И обе дамы залились хохотом, глядя на смущенного Теплякова.

Хотя не было в их смехе ничего обидного, он не мог понять, что же они нашли в этом смешного. Только потом, значительно позже, догадался, что они на минутку сбросили с себя постоянное напряжение, которое давило их женскую сущность, позволив себе разрядку по такому вроде бы пустяку.

Их смех оборвался так же неожиданно, как и возник. И так же неожиданно они потеряли к нему всякий интерес. Зато Тепляков старался не пропустить ни одного слова, ни одного жеста. Если права пословица: «Назови мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты», то Лидия Максимовна — та еще штучка, и с ней надо держать ухо востро.

Теткина, между тем, провела своих гостей в номер на двоих, в котором на столе уже стояли закуски, минеральная вода, под скатеркой таилось что-то еще.

— Ну, не буду вам мешать, — задержалась она на пороге. — Вы тут сами разберетесь, а у меня дела. Как-нибудь в другой раз и я с вами потрапезничаю. А пока — приятного аппетита.

И, ущипнув Теплякова за бок и подтолкнув к столу, закрыла за собой дверь.

Тепляков помог хозяйке снять шубку. Она поблагодарила его кивком головы и тут же скрылась за занавеской, где можно помыть руки и привести себя в порядок. Не было ее минут пятнадцать. Тепляков терпеливо ждал.

Лидия Максимовна вышла будто помолодевшей лет на десять, в белой полупрозрачной блузке с короткими рукавами, с глубоким вырезом, обрамленным кружевами, в котором, словно на подносе, лежали ее полуобнаженные груди, глубокая ложбинка между ними уходила куда-то вниз, тревожа воображение, и Тепляков почувствовал, как все его тело обдало жаром.

Он сорвался с места и скрылся за занавеской. Мыслей не было. В голове металось что-то неопределенное. В то же время он был уверен, что хозяйка не просто так привезла его сюда, что в ее преображении виден явный призыв к близости. И странно, что не он сам, не его сознание, а нечто животное откликнулось в нем на этот призыв. А как же Машенька? Что скажет он ей? Сможет ли он после всего, даже если оно не случится, произносить самые заветные слова и при этом спокойно смотреть в ее доверчивые, любящие глаза?.. Нет, мадам, не на того напали. Смутить меня, конечно, можно, но дальше. дальше ищите кого-нибудь другого. К тому же существует неписанный закон чести, который требует от телохранителя держаться в рамках своих обязанностей и не переступать «красную черту».

С другой стороны — почти два года до совершеннолетия Машеньки целовать ее и не сметь позволить себе ничего более — это ли не пытка? Он и так еле сдерживает себя под давлением ее безотчетного стремления ко все более откровенным ласкам. А может быть, и не столь уж безотчетным. Где-то он читал, — кажется, в Евангелие, — что Христос в пустыне питался одними акридами и в то же время подвергался осаде целых полчищ соблазнительниц. Так то Христос, если он существовал на самом деле и совершал все то, что ему приписывают. Тем более что у него была цель, пусть наивная, но вполне в соответствии с тогдашними представлениями об окружающем мире. Да и кто знает, сумел ли он действительно удержаться от соблазнов? Верующим нужна его святость, а был ли он святым на самом деле, не знает никто.

Теплякову хватило пяти минут, чтобы холодной водой погасить в себе жар, вызванный откровенным видом своей хозяйки. Но лицо его продолжало гореть, а мысли бились в голове, не находя выхода, разбиваясь о черную скалу вспыхнувшей в нем похоти. И ни при чем тут ни Христос, ни кто-то другой. Как говорила мама, если с человеком что-то случилось нехорошее, искать причину случившегося надо только в себе самом.

Растерев жестким вафельным полотенцем лицо до еще большей красноты, вполне успокоившись, Тепляков вернулся к столу.

Лидия Максимовна разливала по тарелкам суп.

Усевшись напротив, он поблагодарил ее и принялся за салат оливье, стараясь не отрывать взгляда от своей тарелки.

Странно, но Лидия Максимовна даже не пыталась втянуть его в разговор и казалась глубоко погруженной в свои мысли. А он, совсем забыв о желании поговорить с ней о некоторых правилах безопасности, чувствовал разочарование: ему хотелось дать ей отпор и раз и навсегда установить в отношениях между ними непроходимые границы.

Тепляков ел, почти не чувствуя вкуса и насыщения, а когда все-таки глянул на свою хозяйку, то успел перехватить усмешку на ее влажных губах, заметил, что грудь ее прикрыта пуховым платком, и решил, что она просто-напросто играет с ним, как кошка с мышью, может быть, проверяя его на вшивость. Он и сам не против игр, но в них тоже должны существовать правила и границы,

Они поели и молча покинули кафе. Дальше все шло по плану: банк, офис. День промелькнул — и ничего не случилось.

Тепляков отвез хозяйку туда, откуда ее взял. Прощание было сухим, официальным. Он явно ее разочаровал. Можно было бы торжествовать, но ничего, кроме растерянности, он не испытывал.

Почти один к одному повторилось и на другой день, и на третий. Однообразие не столько утомляло, сколько навевало скуку. А главное — он за эти дни ни разу не встретился с Машенькой. Разве что во сне. А завтра. завтра ему возить Мих-Миха. Как Тепляков ни старался отнестись к этой перемене спокойно, удавалось это с большим трудом. Ладно, что будет, то и будет, решил он. Главное — держать дистанцию.

Очередной рабочий день закончился раньше обычного. На этот раз Тепляков остановил машину у знакомого дома на улице Дворянской, молча недоумевая, почему хозяйка велела ехать сюда, а не на бульвар Свободы.

Вдоль тротуара теснились машины вернувшихся с работы хозяев. Тепляков всегда останавливался напротив второго подъезда. На этот раз место было занято внедорожником, засыпанным снегом, с тонированными стеклами и заляпанным задним номером. Почти все машины походили одна на другую, но тот факт, что на заднем стекле внедорожника чернел полукруг, очищенный дворником, и очищенный совсем недавно, вызвал у него смутное подозрение. Ни один уважающий себя хозяин не станет этого делать: он обязательно возьмет щетку и очистит все стекло. К тому же, судя по следу, оставленному колесами, и скопившемуся снегу на крыше, машина стоит на этом месте давно. И даже очень. Может быть, со вчерашнего вечера. Более того, несмотря на тонированность, на просвет виднелась часть силуэта сидящего в машине человека. Конечно, это мог быть силуэт чего угодно, напоминающий человека, но все вместе вызвало у Теплякова тревогу. Только поэтому он не стал приближаться к подозрительной машине, остановившись метрах в тридцати на противоположной стороне проезда.