Виктор Мануйлов - Лестница

— Вот, собственно, и все, — заключил Тепляков свой рассказ. — Я думаю, другие, а там были люди, видели больше.

— Где были люди?

— У подъезда.

— И вы при этом стали стрелять в сторону машины. А фактически — в сторону подъезда.

— Да. Стал стрелять в сторону машины. Но не в сторону подъезда. Потому что на линии огня не было никого. Да и те, кто стоял у подъезда, шарахнулись в подъезд при первых же выстрелах.

— И много было выстрелов?

— Не считал. Не до того было. Но думаю, половину рожка он выпустил. Ведь вы же осматривали машину. Небось и посчитали.

— Итак, вы поднялись и, не видя машины, открыли стрельбу. Знаете, как это называется?

— Во-первых, я видел, куда стреляю, — цедил сквозь зубы Тепляков. — Во-вторых… — Он приподнялся на локте, чувствуя, как им начинает овладевать бешенство. — Во-вторых, вы, собственно, зачем сюда пришли? Чтобы найти преступников или обличить меня в преступлении? Если последнее, то. Я вам больше не скажу ни слова без адвоката.

— Ну, зачем же так нервничать, Юрий Николаевич? — сбавил тон Гуменников, кривя узкие губы в густой сети морщин. — Разумеется, первое. Но и второе тоже никуда не денешь.

Тепляков откинулся на подушки, поморщился от боли в ребре.

— Я вам сказал все. Больше мне добавить нечего.

— Почему же? Мне, например, хочется знать о ваших отношениях с госпожой Ковровой.

— Наши отношения находились в строгих рамках служебных инструкций, — отрезал Тепляков.

— Возможно, возможно. Но у меня имеются другие данные.

— Плевать мне на ваши данные, господин Гуменников. И вообще — валите отсюда. Без адвоката я не произнесу больше ни слова.

— Зря грубите, Тепляков. Это может вам дорого обойтись. У меня к вам последний вопрос: каковы отношения между госпожой Ковровой и ее гражданским мужем, Михаилом Михайловичем Укутским?

— Спросите у них, господин. как там вас?

— Сожалею, но придется вызывать вас в следственный комитет, — произнес Гуменников, поднимаясь. — До скорой встречи.

— Пошел ты. — скорее подумал, чем произнес Тепляков, кусая нижнюю губу и от боли, и от досады, что не сдержался.

Едва закрылась дверь за следователем, как в палату стремительно вошла Лидия Максимовна, держа в руке плетеную из ивовых прутьев корзинку с фруктами. Поставив корзинку на пол возле тумбочки, она вдруг опустилась на колени перед кроватью, приблизила лицо к лицу Теплякова. По ее щекам текли слезы, смывая с ресниц черную краску.

Такой он не ожидал увидеть свою хозяйку.

— Юра! Юрочка! — заговорила она придушенным голосом. — Прости меня, глупую бабу! Ради. — она всхлипнула и продолжила: — Ради господа бога и всех святых! Поверь мне на слово: я и представить не могла, что именно на меня совершат покушение! Я следователю так и сказала.

— Да что вы, Лидия Максимовна! У меня к вам никаких претензий! Честное слово! — воскликнул потрясенный Тепляков. — Да встаньте же вы! Вот табуретка. Я сам виноват: все собирался вам сказать, как вы должны себя вести в подобных случаях. Вот и дособирался. на свою же голову. А вы как?

— Да что я? — отмахнулась она рукой, тяжело поднялась с колен и села на табуретку, вытирая глаза надушенным платочком. — Я и сейчас думаю, что они охотились на Михал Михалыча, а не на меня. У тебя-то следователь о чем спрашивал?

— Я рассказал ему, как все было. глядя со своей колокольни, разумеется. — Тепляков судорожно вздохнул и поморщился от боли. — А его больше всего интересовало, как смел я стрелять в сторону машины, когда неподалеку были люди? Я сказал ему, что без адвоката рта не раскрою.

— Тебе больно? — забеспокоилась Лидия Максимовна. — Позвать доктора?

— Не надо. Так, ничего особенного.

— Он и меня расспрашивал о стрельбе, — сообщила Лидия Максимовна. — А что я могла видеть? Только снег у себя под носом. — Она посмотрела на испачканный губной помадой и краской для ресниц платок, убрала его в сумку. — Адвоката тебе я уже наняла. Одного из лучших в городе. Он придет сегодня сюда во второй половине дня. Они забрали твой и мой мобильники, чтобы списать последние разговоры, — торопилась она сообщить Теплякову самое важное. — Я принесла тебе другой мобильник. Боже, у тебя кровь! — вскочила она и кинулась к двери.

Тепляков откинулся на подушку и улыбнулся: странно, как все поменялось в самой хозяйке. Как вообще все изменилось вокруг него. — И тут же его кольнуло: — А как же Машенька? Что с нею? Знает она о его ранении или нет?

В палату быстро вошел знакомый доктор. За ним проскользнула Лидия Максимовна и замерла у двери,

— Ну-тес, что тут у вас произошло? — спросил он, откидывая одеяло. — Что же вы, батенька мой, так неосторожно себя ведете? Этак я запрещу к вам пускать кого бы то ни было.

— Извините, доктор. Просто я по старой привычке очень сильно вдохнул воздух. Душно тут. Вот и.

— Вам надо быть предельно осторожным, молодой человек. Ваши привычки хороши для здорового человека. А вы в некотором роде — на положении инвалида.

— Я уже учел это, доктор. Буду вести себя тише воды, ниже травы.

Бросая косые взгляды в сторону хозяйки и видя ее терпеливо-покорную позу, Тепляков, пока ему делали перевязку, вдруг вспомнил, что еще вчера заметил машину, которая весь день то и дело мелькала в зеркале заднего вида. Может быть, и не одна и та же, но уж точно — одной и той же марки. Он не стал проверять свое подозрение, да и времени на это не было. Тем более что хозяйка вряд ли согласилась бы на такую проверку. А главное — номера: прочесть их было совершенно невозможно. Пожалуй, надо было сказать об этом следователю. Хотя — это всего лишь его домыслы. Но следователь. Что еще было странного в его вопросах? Отношения между Мих-Михом и женой? Пожалуй. Но почему он задал этот вопрос именно ему, Теплякову? Ведь он не может не знать, что тот всего лишь неделю исполняет свои обязанности. Когда бы он успел заметить что-либо в этих отношениях? Но, видимо, что-то между ними неладно, если он задал такой вопрос. И наконец, не стоило возмущаться по поводу этих вопросов, не раскинув мозгами. «Дурак ты, Юрка, — пригвоздил он себя к позорному столбу. — Пора бы научиться прежде думать, а потом уж размахивать кулаками».

Лидия Максимовна сидела на табурете, плотно сведя колени, и с болезненным состраданием смотрела на Теплякова. Былая решительность и уверенность в себе явно ее покинули.

— Юра, если ты хочешь еще что-то мне сказать, то говори сейчас. Потому что я не знаю, как все сложится дальше, удастся ли нам с тобой поговорить без свидетелей, — произнесла она громким шепотом.

— Нас подслушивают? — спросил Тепляков, и тоже очень тихо.

— Все может быть, Юрочка. Все может быть.

— Он спрашивал, какие отношения между вами и Михал Михалычем. Меня этот вопрос возмутил. Хотя, по здравому рассуждению, он теперь не кажется мне таким уж странным. Что еще? Пожалуй, все. Это что касается вопросов следователя. Но есть еще один штрих в этой истории, за подлинность которого я, к сожалению, поручиться не могу. Похоже, со вчерашнего дня нас все время преследовала одна и та же машина. Не знаю, почему именно со вчерашнего дня у меня возникло это подозрение. Но если бы оно не возникло, я бы, скорее всего, не обратил внимания и на машину у подъезда.