Виктор Мануйлов - Лестница

— Стоп! Стоп! Стоп! — перебил его Тепляков. — Я, кажется, догадываюсь!.. Изольда?

— Она самая! В постели — не баба, зверь! Я иногда сбегаю от нее на квартиру… ну, помнишь, вместе ходили?

— Как же! Помню! Там еще вдова такая симпатичная с ребенком.

— Вот-вот! — топтался Куценко возле Теплякова, глядя, как тот одевается. — Работаю на два фронта. Боюсь, что еще полгодика — и превращусь в евнуха.

— Всякое излишество вредно сказывается на нашем здоровье, — с шутовским глубокомыслием изрек Тепляков.

— Сказывается, на себе проверил, — лениво откликнулся Куценко, и Тепляков понял, что главное, зачем тот пришел, еще впереди.

Они вышли из дому. Под ногами звонко повизгивал снег. Воробьи, жалобно попискивая, теснились бурыми шариками друг к другу на голых ветках сирени. Вороны, разбросав лапами и крыльями снежную корку, грелись теплом, исходящим от земли, и не взлетали даже тогда, когда люди проходили от них в двух шагах; голуби сбивались в кучу на чугунных крышках канализационных люков и ливневых решетках.

— Давно таких морозов не было, — произнес Куценко, натягивая на голову капюшон. — А все только и знают, что болтать о потеплении!

Они миновали детскую площадку и вышли в пустынный переулок.

Куценко остановился.

— Тут такое дело, Юрок, — начал он, ковыряя носком ботинка снег. — Меня просили передать тебе, чтобы ты. как бы это тебе сказать? — вел себя осторожно и не выпендривался.

— И как это прикажешь понимать? — спросил Тепляков, заглядывая в черные зрачки Куценко.

— Сказали, что ты и так поймешь — без расшифровки. Не дурак, мол, — добавил Куценко, и с любопытством посмотрел Теплякову в переносицу.

— И кто просил? И почему именно тебя?

— Ну ты даешь! В таких случаях личности не имеют значения. — И, помолчав: — А что, ты во что-то вляпался?

— Н-не знаю. Может быть, — ответил Тепляков, ища в своей памяти хоть что-то, имеющее отношение к такому предупреждению.

— Ну, мне пора! — вдруг засуетился Куценко. — А то мое подопечное тело скоро проснется и потребует меня к себе.

Он сдернул перчатку и протянул руку. Тепляков вяло ответил на его пожатие. Да и Куценко не нажимал, как обычно.

Тепляков долго смотрел ему вслед, продолжая перебирать в памяти минувшие события, разговоры, интонации и даже взгляды. Ничто не вызывало у него тревоги.

Тепляков топтался на тропинке, пересекающей небольшой сквер, по которой Машенька обычно возвращается из школы домой. Отсюда видны и школа, и дом, где она живет. Из дверей школы с криком и визгом выскакивали мальчишки и девчонки не старше восьмого класса. Они размахивали сумками со сменной обувью, иногда колотили ими друг друга. Школа не забрала у них и десятой доли энергии. За ними потянулись более солидные старшеклассники. И все больше девчонки, девчонки, девчонки. Из их толпы тут же отделялись группы по три-четыре человека, и каждая двинулась куда-то по своим делам. Теплякову показалось, что в этой шумной толпе где-то затерялся и он сам, и все у него еще впереди. Он смотрел с грустью на эти суетливые стайки мальчишек и девчонок, отыскивая среди них самого себя, понимая в то же время, что там его нет, что тот Юрка Тепляков исчез навсегда и больше никогда не повторится. Ему было и жаль его, еще не испытавшего всего, что предстояло испытать, и грустно оттого, что испытания, которые он прошел, мало что дали ему для познания этого мира.

А вон и Машенька — в белой куртке с меховым воротником и капюшоном. Она на мгновение задержалась на площадке перед дверью, вглядываясь вдаль. Вот заметила Теплякова, помахала ему рукой, сбежала по ступенькам, отмахнулась от кого-то, кто к ней приставал, и быстро зашагала в его сторону, иногда переходя на бег.

«Вот идет ко мне моя жизнь, — подумал Тепляков, переполняемый чем-то большим и теплым. — И ничего и никого мне больше не нужно. Она не предаст, не станет ловчить, искать за мой счет какую-то исключительно свою выгоду. Это, наверное, и есть настоящее счастье».

Машенька приближалась с сияющей улыбкой. И Тепляков, как всегда при встрече с нею, не мог удержать ответную улыбку, хотя его улыбка наверняка мало походила на такую же радостную и даже счастливую улыбку Машеньки.

Она подошла, молча протянула руку. Он взял ее в свою, снял теплую варежку, чуть наклонился, поцеловал длинные, тонкие пальцы. И тоже не говоря ни слова. Да и о чем говорить? Между ними и так все ясно и понятно до последней буковки и запятой.

По узкой тропинке, протоптанной между сугробами, они шли друг за другом: Машенька впереди, он за нею. Иногда она шла задом наперед и при этом заливалась радостным и беспричинным смехом, будто идти таким манером никак нельзя, чтобы не смеяться. И Тепляков чувствовал, как все лицо его расплывается в глупейшей улыбке, и ничего не мог с этим поделать.

— Мы с тобой похожи на дурачков, да? — заглядывала Машенька в его глаза.

— Наверное.

— Еще как похожи! — радовалась она.

На четвертый этаж они взлетели, прыгая через одну, а то и две ступеньки. И долго не могли отдышаться в тесной прихожей, где смех наконец прорвался наружу громким и неудержимым хохотом.

— Ты был в поликлинике? — спросила Машенька, когда они, освободившись от верхней одежды и устав смеяться, стояли, прижавшись друг к другу.

— Был.

— И что?

— В понедельник на службу.

— Как жа-аль, — протянула Машенька.

— Но когда-то же мое безделье должно закончиться.

— Да, но теперь ты опять будешь пропадать по нескольку дней, а я буду волноваться и думать, что с тобой что-то случилось.

— Обещаю тебе звонить как можно чаще.

— Да-ааа, — капризничала Машенька, надувая губки. — Мне этого мало. Мне опять станут сниться сны, как ты меня целуешь. И я опять буду просыпаться и плакать.

— Бедненькая моя, дорогая, любимая, — шептал Тепляков, целуя Машенькино лицо, и слова эти так естественно слетали с его губ, словно были частицами его дыхания.

— Твоя, твоя, вся-вся твоя. милый, хороший, любимый. — лепетала Машенька, слабея и повисая у него на руках.

Настенные часы в гостиной заскрипели, отсчитав три удара. Тепляков вздрогнул, очнулся.

— Сейчас придет мама, — произнес он хриплым голосом.

— Вот так всегда, — вздохнула Машенька, выскользнула из его рук и скрылась в своей комнате.

Тепляков прошел в гостиную, включил телевизор, но мало что видел из происходящего на экране и почти ничего не слышал: сердце продолжало сильными ударами биться о ребра, будто требуя от него возвращения к прерванному счастью обладания дорогим существом.

А в прихожей уже звучали голоса Татьяны Андреевны, Маши и Даши. Дольше оставаться в стороне от общей суеты казалось Теплякову неприличным, и он, открыв двери, остановился на пороге, всклокоченный и смущенный.