Олег Красин - кукла в волнах

— Ты не понимаешь, — с укором посмотрела Илона, — если женщина любит, ей всё равно. Она поступит так, как ей подскажет сердце. А вы мужики, всё меряете головой, рассудком. В этом мы абсолютно не похожи. Я бы… — она на минуту задумалась, — я бы тоже смогла так, если бы это произошло…. Ну, ты понимаешь.

Мы сели на лавочку, девушка прислонилась к моему плечу, положила не него голову.

— Ты дружишь с Сергеем Николаевичем? — внезапно спросила она.

— Знаешь, дружба слишком громкое слово, слишком обязывающее. Я не знаю, как это назвать. Всё-таки у нас большая разница в возрасте, в положении, в звании. Отличий много, например, он женат, я — нет.

— А ты знаешь, что он влюблён в меня?

— Да знаю, он сам мне сказал.

Мы замолчали, надеясь в шуме ветра и листвы услышать ответы, интересующие только нас. Недосказанность повисла в воздухе, как узкий мост, едва соединяющий стороны отдалённых берегов. Мне показалось, что любой прозвучавший ответ разрушит шаткую опору и, мост рухнет в воду, безвозвратно унесёт с собой нашу близость. Поэтому ни я, ни Илона не хотели произносить к чему-то обязывающие слова, давать обещания. Пусть лучше недосказанность — она оставляет надежду.

Вскоре Волчатников позвал меня к себе после окончания лётной смены, и мы с ним уединились в беседке, на крыше которой, также как и на других беседках, был натянут полинявший от ветра и дождей оранжевый парашют. Посторонних, курильщиков в ней не оказалось.

— Я, кажется, придумал, как нам найти эту суку, — подмигнул комэска.

— Будем дежурить ночью возле самолётов? Но там стоит часовой — он нас не пустит.

— Виктор, не беги впереди паровоза! Ночью дежурить совершенно не обязательно. Да я просто уверен, что это не делается ночью.

— Вы узнали мотив этих действий? — спросил я, обратив внимание на торжествующий вид Волчатникова, словно он успешно решил для себя сложную задачу.

— Вот именно, я понял, зачем всё это. Поймешь мотив — найдешь виноватого.

— Ну, и каков мотив? — я в волнении заходил по беседке, потом не выдержал и закурил.

— Ты сам подумай, проанализируй что происходит. Во-первых, надо сузить круг тех, кто может это сделать. Солдат вашего батальона и лётчиков откинем сразу — им это ни к чему. Лётчикам нужен налёт, классность, они за это деньги получают. Ваши солдаты, конечно, раздолбаи, но им от полётов, ни горячо, ни холодно. Остаются техники и механики той эскадрильи, где происходит вброс шариков в воздухозаборники. С другой стороны, — комэска задумался, — мы с тобой дилетанты в этом деле. Мотив можно никогда не узнать. Например, кому-то не дают отпуск домой, кто-то поругался с командиром. Кому-то просто не хочется вставать рано утром на полёты. А может, не поделили девушку. Так можно усомниться во всех. И тогда мы вернемся к началу, то есть к разбитому корыту наших рассуждений.

— Что же делать, как вычислить?

— Обрати внимание на закономерность: самолёты выходят из строя утром, во время прогрева двигателя, а не в течение летного дня. Но утром, после всех происшествий, запуск контролирует несколько человек.

— Значит… — задумчиво протянул я, пытаясь что-то сообразить.

— Значит, шарики подкладывают заранее, в самом конце летной смены, когда знают, что данный конкретный самолет уже не полетит. Но перед тем как техник самолёта его зачехлит. Теперь подумай, когда точно это может происходить?

— Самое удобное время, когда большинство техников закатывает самолеты на стоянку после подруливания к месту централизованной заправки.

— Так точно, — Волчатников бросил планшет на скамейку, — в этот момент и надо смотреть, кто находится у воздухозаборника из техников или механиков. Сложность заключается в том, что на стоянку иногда закатывают несколько самолётов, поэтому придется следить сразу нескольким людям. Но делать это надо незаметно для окружающих. Я имею в виду, что нахождение этих людей на аэродроме, да еще во время вечерних полетов, должно быть оправданным. Если бы не лётное училище, наверное, стоило бы податься в сыщики! — усмехнулся Сергей Николаевич.

— Людей-то мы найдем. К примеру, Приходько может там находиться под предлогом проверки своих бойцов-пожарников или тот же Гуторин может проверить службу атушников. Когда же нам приступать? — спросил я, заражаясь нетерпением.

— Эта эскадрилья сегодня уже отлетала и мы опоздали. Начинать надо завтра, ближе к обеду. Смотри, — он показался на будку, стоявшую напротив стоянки, в которой находился инженер полка, руководивший техниками, — подгонишь туда машину, сядешь в неё. Я возьму человека из той эскадрильи, и мы подойдем к тебе, чтобы понаблюдать вместе. А с прапорщиками ты сам договорись, когда и где им находиться. Ведь не обязательно всем сразу сидеть и смотреть, это может занять много времени. Я где-то читал, что в сыщицком деле главное уметь выжидать.

Ближе к вечеру я заметил, что Сергей засобирался в Нижнюю Калитву.

— Что, сегодня ночуешь у жены? — спросил я, без умысла его задеть или разозлить, просто так, для констатации факта.

— Да, — нахмурился Сергей, избегая смотреть на меня, — пора заканчивать с ночными дежурствами по аэродрому.

После нашего разговора в парке Терновой чувствовал себя неловко в моём присутствии, хотя и не совершал ничего ужасного — просто возвращался к жене. В отношении любовницы он особо не зацикливался. Любовницы приходят и уходят — жёны остаются. Так, рассуждал Терновой в своё оправдание. И всё-таки, где-то в глубине души он понимал, что поступил нечестно, поступил так, как порядочные люди не делают. Это подспудное чувство вины давило на него, хотя он и делал вид, что ничего особенного не произошло.

Оставив Сергея в автопарке вместе с дежурным прапорщиком и дневальными, я пошел по уже темной дороге к баракам. В домике у Наташи еще горел свет, она тоже задержалась допоздна. У казармы стояли Приходько и Гуторин. По вечерам становилось прохладно, оба прапорщика накинули на себя демисезонные технические куртки. Они негромко переговаривались. Гуторин потирал кулаки.

— Что, секретничаете? — подойдя к ним, спросил я.

— А, замполит, — увидел меня Гуторин, — да вот рассказываю Вове, как надо заниматься воспитательной работой. Ты же говорил нам, что мы не только командиры, но и воспитатели.

— Конечно, — подтвердил я, — а кого перевоспитываете?

— Да вот, полковые позвали. Говорят, у них один борзой салага появился, никого не слушает, всех посылает куда подальше. Короче, не могут найти на него управу.

— Кто по национальности?

— Не знаю, вроде кавказец.

— А, — протянул я, — эти могут борзеть, особенно из Азербайджана. У них ведь другое воспитание — там всю работы по дому делает женщина. А здесь заставляют казарму мыть, туалет убирать. Это для них принципиально невозможно.