Таня Валько - Арабская принцесса

Марыся грустно упрекает себя в том, какая же она страшная эгоистка.

– А я нет. К сожалению.

– Значит, может, пришла пора, чтобы ты поделилась со мной этим кошмаром.

– А не будет ли это для тебя…

– Нет! – решительно отвечает дочь.

– Помнишь, любимая, как во время той страшной арабской весны мы встретили его перед нашим домом в Триполи? – Дорота начала мгновенно, словно только и ждала приглашения.

– Прижимал нас с такой теплой улыбкой, так крепко меня прижал, что я вся окаменела. А потом стал напротив и сладко строил глазки, – она пристыженно опускает взгляд. – Должна признать, что он очень красиво постарел. Отпустил волосы, над ушами они ложатся у него красивой волной. Только виски немного поседели, но это не старит его, только добавляет красоты. Лицо, как всегда, безупречно выбрито. Он был одет в костюм, наверняка итальянский, с жилетом и белой рубашкой. Туфли тоже как из журнала, кожаные и самого модного фасона.

Марыся в шоке от того, что мать помнит столько подробностей. Сама же она вспоминала только его противное, фальшиво радостное лицо и холодные глаза.

– Должно быть, ему очень повезло, – продолжает Дорота. – В конце концов, вор обобрал всю богатую семью.

– Не нужно было с ним вообще связываться, тем более садиться в его машину, – упрекает ее дочь.

– Эх! Ты не знаешь жизни! Иногда нужно идти на компромисс и только.

Дорота, как и тогда, машет пренебрежительно рукой, но сейчас прерывает взмах и рука замирает.

– Можно с каждым, только не с этим человеком. Сейчас я это знаю. Я, к сожалению, будучи с ним, всегда забывала, с кем имею дело.

– Мама, ты не разбираешься в людях! Вообще! – дочь с неодобрением крутит головой, а мать только соглашается.

– Ты видела злой блеск в его глазах, а я нет. Как всегда, потеряла голову. Он многократно строил козни и рыл мне могилу, а я последней об этом догадывалась. Я идиотка! – признает она, улыбаясь краем губ. – Села в его чертов автомобиль и заметила бешенство на его лице только тогда, когда он с треском захлопнул дверь с моей стороны. Потом обошел машину, сел за руль и мгновенно тронулся. Ты его разозлила тем, что не поехала с нами. Он хотел рассправиться с обеими одним махом и наказать двух своих строптивых женщин.

– Мой чертов папашка!

Марыся в бешенстве проклинает отца так, что даже сидящие за столиками рядом смотрят осуждающе на шумную девушку. «Слава Богу, что они не понимают наших слов, а то еще вызвали бы полицию», – думает Марыся.

– Не знала точно, что он задумал, но сердце сразу подпрыгнуло у меня к горлу, – Дорота, ни на что уже не обращая внимания, продолжает свой рассказ. – «Где Марыся? Подождем Марысю!», – кричала я, как сумасшедшая. А когда повернулась, увидела, как ты бежишь по улице и машешь руками. «Чертова строптивая соплячка, – так назвал тебя твой папочка, бесился при этом и нервно покусывал верхнюю губу. Говорил, что нужно было с тобой смолоду иначе поступать. А то выросла чересчур упрямая мерзкая бабища. В эту минуту я поняла, что ты знала его лучше, – признает Дорота.

При этих словах матери на лице Марыси появляется выражение, которое легко можно истолковать: «Разве я не говорила?»

– От испуга у меня даже дыхание перехватило. Пятна летали у меня перед глазами. Я повторяла только одно: «Какая же я глупая идиотка! Какая же я глупая идиотка!» Потом в отчаянии я провела рукой по двери, стараясь открыть ее и выскочить на ходу. Но на секунду раньше до моих ушей донесся звук автоматически закрывающегося замка. Ахмед противно засмеялся и выкрикнул: «Сиди, где сидишь, и не дури! А глупая ты всегда была, Блонди». Я должна была признать, что он прав. Несмотря на то, что жила с ним столько времени и знаю его как свои пять пальцев, снова ему поверила! Однако когда это до меня дошло, я в приступе отчаяния бросилась на него. Приподнявшись, я наклонилась в его сторону и колотила кулаками по его голове. Я не хотела ему позволить, чтобы он снова разлучил меня с тобой.

Дорота хватает ладонь Марыси своей холодной вспотевшей рукой и сдавливает ей пальцы.

– Ахмед отмахивался от меня, как от назойливой мухи, чертовски меня проклиная. Но удары становились все более чувствительными. Мерзавец резко затормозил, а я ударилась о переднее стекло машины и безвольно сползла на коробку передач. Я услышала тогда слова моего «экс». Он говорил, что Аллах его услышал, и я наконец-то попала в его руки. Цедил он это сквозь стиснутые зубы. Еще говорил, что сможет смыть позор, которым я его покрыла. Представляешь! – выкрикивает Дорота, забывая, что находится в общественном месте.

Сидящие рядом саудовцы быстро отходят от столика.

– И конечно, называл меня шармутой [10]. Он был отлично подготовлен к реализации своего очередного подлого плана: потянулся к бардачку на двери водителя и молниеносно вытянул мешочек с маленькой бутылочкой и носовым платком. Потом усадил меня на сиденье, прислонил мою разбитую голову к боковому стеклу и прижал средство для усыпления к носу. Как сквозь туман, дошло до меня произнесенное спокойным и довольным голосом: «Добрых снов, Блонди». Потом все это размылось и улетело в никуда.

Когда я очнулась, то почувствовала во рту сухость и странный привкус, а в носу – незнакомый запах. Я осторожно отодвинула край пледа, накрывающего меня с головой. Я по-прежнему сидела в кресле пассажира. Слава Богу, на этот раз он меня не бросил в багажник, как тогда, когда вывозил в Сахару. Снаружи серело, через минуту должно было стемнеть. Я узнала безлюдную дорогу в Тунис. Прищурила глаза, чтобы расшифровать, что написано на арабском указателе: «Зуара – десять километров». В эту минуту Ахмед резко повернул влево, пересек две полосы почти пустой автострады и съехал на боковую каменистую дорогу. Я очнулась, наверное, в последний момент. Интересно было только, какой конец меня ждет. Молилась лишь, чтобы долго не мучиться, и тихонько плакала.

У Марыси сами собой из глаз льются слезы. Мать вытирает их верхней частью руки, а дочь вытаскивает платочек и громко сморкается. Она не хочет этого слушать, но знает, что должна, должна вместе с мамой нести этот крест. Справится, еще и это поднимет, но ей страшно грустно. Из горла вырываются тихие всхлипывания, которые она мгновенно душит, покашливая. «Я сильная, намного сильнее, чем она», – мысленно говорит она себе.

– Да, мама? – дочь уже готова к продолжению рассказа.

– Знаешь, моя любимая, что тогда я почувствовала охватившее меня успокоение. Мне не хотелось больше бороться, я была так измучена. Думала: пусть свершится воля божья, пусть все это закончится… Ахмед говорил со мной, не зная, что я уже не сплю и в сознании, что, несмотря на мои преклонные года, я неплохо сохранилась. Он беспардонно касался моих бедер, а я только задерживала дыхание. Прежде чем со мной покончить, он хотел еще раз мной попользоваться, не мог просто так меня отпустить. Он так сально и сладострастно хохотал! Остановил машину под раскидистой пальмой, окруженной низкорослыми, может с метр высотой, кустами. Тут же рядом стоял маленький квадратный сарайчик из пустотелого кирпича. Ахмед радовался, что есть место. Выйдя из машины, он открыл дверь со своей стороны, и сразу внутрь машины ворвался резкий пустынный воздух. Он овеял мне лицо, легко коснулся спутанных волос. Я почувствовала, как ко мне возвращается жизнь. Я глубоко вздохнула. Осторожно проверила, не связаны ли руки и ноги, и обнаружила, что нет. Может, у него не было на это времени. Кроме отступающей одури после усыпляющего средства и боли в виске, меня ничто не беспокоило. Ахмед резко открыл дверь, и я, ничего не подозревая, вывалилась из нее, как мешок картошки. Я лежала на боку на мелких камешках, которые ранили руки и щеку. Мои мышци после наркотического средства стали вялыми. Трудно было даже рукой двинуть. Он кричал на меня и приводил в чувство. Сообщил, что меня ждет еще одно удовольствие в жизни. С этими словами он схватил меня за воротник рубашки и грубо потянул к смердящему сараю. Помню этот домик, как будто это было вчера. Маленький, грязный, неоштукатуренный, снаружи его украшали многочисленные граффити. В нем был только проем, в который никогда не вставлялись ни рама, ни стекло. Вход – большая дыра без двери. Внутри было почти совсем темно. Твой отец бросил меня, свою жертву, в центр и недовольно осмотрелся. Я видела, как он хмурился и прикладывал руку к носу, желая приглушить смрад. Там можно было задохнуться. Парень хотел как можно быстрее закончить с этим делом, мигом расстегнул пояс на брюках, пуговицу и молнию.