Лутц Зайлер - Крузо

Семеро против семерых. Подначивающие возгласы со всех сторон, удачные комбинации щедро вознаграждались аплодисментами, глухо и без умолку громыхали кхмерские барабаны. Островной камбоджиец, его летающие руки, он мог барабанить и одновременно танцевать. В итоге Эд участвовал в четырех играх турнира. Они выступали в сборной из числа команд «Отшельника» и «Островного бара» (своей «семьи», как выражался Крузо), каждый тайм длился десять минут. Многие матчи состояли из бесконечного числа нарушений и незамедлительных извинений, нарушений и проявлений товарищества, нарушений и объятий, щека к щеке: иные игроки после болезненной подножки долго стояли посреди площадки, замерев в обычной ласке. Семьи из «Хиттима» и «Дорнбуша» считались сильными, но их можно было победить. Индеец из «Островного бара» играл за свободного защитника, Крузо – в центре поля, в нападении – Антилопа, кельнерша, тоже из «Островного бара». Эда поразило, как уверенно и пружинисто кок Мике летал между штангами, несмотря на свой тяжелый вес.

– Он пламенный голкипер, настоящий защитник ворот, – прокомментировал Рембо, – именно это делает его таким пугающим и непредсказуемым.

Все было совершенно не так, как по ночам. Эдова потерпевшая крушение не утонула в темноте, осталась вполне зримой. Ее светлая кожа, ее лицо, весь турнир она стояла у боковой линии. Временами что-то кричала в игру. Эд забыл, что еще несколько дней назад дошел до ручки. Рембо дрался как зверь и спорил из-за каждого приема, отчего постоянно возникали перерывы, хотя он никого по-настоящему не обижал. Индеец, связавший свою гриву в хвост, гигантскими шагами пересекал поле; он казался медлительным, почти вялым, из-за крупной, угловатой фигуры, которая искажала пропорции, ведь на самом деле действовал он быстро и неотразимо. Бежал по диагонали, открывал игру, потом пасовал в центр, где ждал Сантьяго или метался, как дервиш, Крис, изворотливо, ловко… Эд видел Крузо, который бежал слева от него и принимал пас. Он был не такой быстрый, но вырвать у него мяч не так-то просто. Эд быстро подбегал, приходил на помощь.

– Лёш!

Гремели барабаны, и Эд чувствовал давнюю, почти забытую гордость. Перед глазами у него вставали любимые игроки детства, он подражал им. Котте, боец, нападающий, которого не свалишь ни толчком, ни подножкой. Хефнер, техничный игрок. Дёрнер, свободный нападающий. Совершенно неожиданно Котте вдруг исчез, на пике карьеры. Остался только в набранных мелким шрифтом стенограммах «Шпортэхо». Ни фотографии, ни интервью, только имя, имя автора гола, многократно, постоянно, Котте, беглец in spe, сосланный на остров третьей лиги. Как он мог продолжать играть, как мог по-прежнему забивать голы? – часто спрашивал себя Эд и в мечтах стремился к нему.

Вокруг площадки толпились не только островные сезы, но и местные, туристы-однодневки и отпускники. В том числе и те, кто слыл знаменитым, к примеру высокий худой мужчина в очках, которого называли Липпи и знали по телепередачам. Рядом с ним другой мужчина, несмотря на жару, в кожаной куртке с плетеными погонами, ему фэны весело кричали «Эй, Колючка!». Но главным образом разговоры кружили вокруг отдельных сезов, вокруг их легендарной работы в легендарных заведениях Фитте, Клостера или Нойендорфа. Они поистине вызывали восхищение, эти загорелые герои сезона, их вольная, вроде бы ничем не скованная жизнь. Тем удивительнее казалась их сплоченность – словом, турнир превратился в торжество сезов, праздник признания их касты. В них можно было увидеть не чудаков из осадка социализма, а потомков храбрых орд конунга Хедина с Хединсея, Крузо наверняка так и планировал.

Во время финальной игры явились люди в форме. Несколько человек стали за воротами кока Мике, будто решили использовать для маскировки натянутую между штангами старую рыбачью сеть. Что-то случилось, но во время игры было невозможно всерьез обратить на это внимание.

– Лёш, Лёш!

Эд подбежал, пришел на помощь.

Я прихожу на помощь, думал Эд.

Друг поднял голову, и Эд прочел ярость в его глазах.

Сразу после финального свистка раздали выпивку. По дороге к пляжу Эд несколько раз уловил имя – Вилли Шмитендорф, произнесенное с уважением: Вилли Шмитендорф, директор «Дорнбуша», поставил бочонок. «Пиво от Вилли Шмитендорфа!» – фанфара, под которую они шагали к воде, и звучало это как «Победа на всех фронтах!». Без сомнения, поголовно все они заслужили восхищение, и Эд был счастлив, что целиком и полностью принадлежит к их числу, пожалуй, впервые. Сообща они подняли вверх тяжелые кружки, состоявшие как бы из маленьких, спрессованных вместе стеклянных колец, в которых преломлялось солнце, и на миг над их потными головами возник золотой ореол, словно нимб у святых. Тот, кто получит этакой кружкой по черепу, вмиг рухнет замертво – Эд понятия не имел, откуда взялась эта мысль, рухнет замертво.

Потерпевшая крушение не отходила от него ни на шаг. Вместе они взобрались на насыпь с узким гудроновым променадом, наполовину занесенным песком. Сперва Эд почувствовал тепло, будто его погладили, нежно, ненароком, теплое дуновение на лице.

– Что это?

Ее тонкий голос вибрировал на ветру, и только теперь Эд глянул на море. Длинная вереница серых патрульных и торпедных катеров закрывала горизонт. В вечерних сумерках они напоминали плавучую стену, оборонный вал из стали, всего в нескольких сотнях метров от берега. Либо эти канонерки празднично украсили, либо флажки относились к их оснастке, вроде как боевые украшения, подумал Эд; зрелище грандиозное, по сути неотразимое.

Точно муравьи, солдаты подтаскивали дрова. Гигантский костер взметнулся в вечернее небо, разделяя пляж. Запах гари смешивался с йодистым запахом моря. По левую руку тут и там сидели оробевшие группки сезов, хоронясь в остатках своих песчаных замков, отделанных куриными богами, плавником и мусором. Одни пили пиво, другие потягивали из бутылок шнапс. Позиционная война. Эд с болью смотрел на их головы, беспомощно торчащие из окопов, – растерянные, перепуганные, словно забытые на пляже дети среди мира, который внезапно стал чужим и враждебным. Они озирались по сторонам, словно искали того, кто им все объяснит. Объяснит, что думать о происходящем, в день их праздника, на их собственном пляже. «Плюнь ты на солдат!» или «Долбаните им по башке пивной кружкой!» – маловероятно, конечно, но сейчас было бы важно получить какое-нибудь указание, и дай его Крузо, со свойственной ему серьезностью, кто знает?

Справа от костра, поблизости от БТРа с широкими, до половины утонувшими в песке колесами, стояли трое офицеров разведроты. Они курили и, казалось, имели ко всему этому лишь косвенное отношение. Эд узнал Фосскампа, коменданта острова, и его обер-фельдфебеля. Уже смеркалось.