Джон О'Хара - Жажда жить

Дорогая Грейс,

извините, пожалуйста, что пишу так поздно, надо было выразить свое искреннее сочувствие сразу, как узнал о Вашей тяжелой утрате. Но в то время я был в военном лагере, в Джорджии, а туда газеты приходят с опозданием. К тому же я не был уверен, что Вы захотите меня выслушать. Очень печально было узнать, что Вы потеряли мужа и маленького сына; я собирался послать цветы, но, сами понимаете, просто не знал, как это сделать. Во Франции я часто думал о Вас, о том, что мы значили друг для друга в прошлом. Я бы приехал раньше, если был бы уверен, что Вы этого хотите, но такой уверенности у меня не было. Ну вот, теперь я снова дома, в Форт-Пенне, и чего бы только не отдал, чтобы увидеться с Вами. Я скучал по Вас, но написать не решался, а когда вернулся домой, все надеялся встретиться на каком-нибудь из приемов в честь офицеров-фронтовиков. Но Вы там так и не появились. Я повсюду Вас высматривал, но вопросов не задавал. Мне кажется, что мы все еще многое значим друг для друга, и надо только найти возможность. Если у Вас то же ощущение, напишите, пожалуйста, по адресу спортивного клуба, я буду проверять почту дважды в день. Неужели Вы можете забыть то, что было между нами? Пожалуйста, ответьте. Подписываюсь инициалами.

Всегда Ваш, Р. Б.

P.S. Скоро переезжаю по новому адресу, но ждать нет сил.

Грейс прочитала письмо, дважды перечитала, улыбнулась и набросала ответ:

Дорогой Роджер, весьма тронута Вашим сочувствием. Разумеется, я понимаю, что раньше Вы написать не могли, но спасибо, что написали сейчас. Желаю Вам всяческих успехов в делах.

Искренне,

Грейс С. Тейт (миссис Сидни Тейт).

Она запечатала конверт, сама отнесла его в почтовый ящик, укрепленный в конце проулка, и, подняв красный флажок — знак почтальону, вернулась домой. Всю дорогу Грейс что-то мурлыкала себе под нос. Дома она написала еще одну записку:

Конни, дорогая,

мне кажется, ты будешь рада узнать следующее. В сегодняшней почте оказалось письмо — как ты думаешь, от кого? — от самого Роджера Бэннона, впервые за все это время. Насколько я поняла, ему не терпится возобновить наши отношения! Ну а мне не терпится кое-чем поделиться, и ты — единственная, кому я могу это сказать: его нет! Не существует! И словно бы никогда не существовал! Я полностью свободна от него! С любовью и нетерпением,

Грейс.

Письмо было отправлено с остальной почтой, и два дня спустя пришла телеграмма:

ЛУЧШАЯ НОВОСТЬ ПОСЛЕ ПЕРЕМИРИЯ КОННИ

Три-четыре часа спустя доставили еще одну телеграмму:

ТО ЕСТЬ ПОСЛЕ НАСТОЯЩЕГО ПЕРЕМИРИЯ АБЗАЦ ТОЛЬКО ЧТО ВСПОМИНАЛА ЧТО НАСТОЯЩЕМУ ПЕРЕМИРИЮ ПРЕДШЕСТВОВАЛО ЛОЖНОЕ КОННИ

Грейс немедленно отправилась в Бексвилл и, в свою очередь, телеграфировала Конни:

НЕ ЗАБУДЬ ЛОЖНЫМ ПЕРЕМИРИЕМ ПОСЛЕДОВАЛО НАСТОЯЩЕЕ У МЕНЯ НАСТОЯЩЕЕ ЦЕЛУЮ ГРЕЙС

Местный телеграфист почти привык к необычным посланиям. Он пробежал глазами текст, подсчитал количество слов, сверился с тарифом и произнес:

— Похоже, миссис Тейт, вы с мисс Шофшталь какое-то пари заключили. Я имею в виду все эти настоящие и ложные перемирия.

— Можно и так сказать, — кивнула Грейс.

— Что ж, надеюсь, вы выиграли, — пожелал ей удачи телеграфист. — Хотите научу, как лучше запомнить, когда было заключено настоящее перемирие? Только и надо, что застолбить цифру 11. Одиннадцать часов, одиннадцатое число, одиннадцатый месяц. Затем год — 1918, но ведь только прошлый год, так что тут проблем не будет. Одиннадцать…

— Спасибо, мистер Киллинджер, не забуду, — остановила его Грейс.

Одним из преимуществ жизни на ферме летом 1919 года была тишина, особенно в сравнении с домом на Второй улице, находившимся на расстоянии слышимости от бурной строительной деятельности, развернувшейся в центре города и в районе Капитолия штата. Каждое утро, сразу после семи, начинали работать пневматические отбойные молотки, и по мере того, как леса поднимались все выше, один-единственный молоток производил больше шума, чем все уличное движение. Согласно плану застройки самыми высокими зданиями должны были стать «Шофшталь билдинг» — на первых двух этажах располагались магазины, над ними — служебные помещения — и новый отель «Несквехела» — по двадцать и пятнадцать этажей соответственно. Но объединяли их не только командные высоты и оглушительный шум: без «Шофшталь билдинг» не было бы и «Несквехелы», во всяком случае, не там, где в конце концов было выбрано место для строительства, и не тогда, когда оно началось, — в 1919 году.

По части строительства гостиниц Форт-Пенн явно плелся в хвосте времени, и все сходились на том, что это позор для города. Все, кроме семейства Шофшталь. Несогласие их объяснялось не эстетическими причинами и не ностальгией по былому; нельзя также сказать, что их было не сдвинуть со своих позиций. Еще до вступления Соединенных Штатов в войну Хэма, как главу семейства, легко убедили в том, что городу нужна новая гостиница, но в то же время он лучше других знал, что строительство гостиницы — это большие расходы; что деньги, которые она приносит, даже в столице штата не окупают семейных затрат; что современные гостиницы строятся как «коммунальное предприятие», а коммунальное предприятие — то же самое, что «подарок коммерсанта»; что, не будучи коммерсантом в буквальном смысле этого слова, он не намерен никому дарить гостиницу или даже несколько ее этажей и если коммерсанты Форт-Пенна считают, что строительство гостиницы принесет пользу их городу (и их бизнесу), то пусть сами подарки и делают. К тому же Хэм помнил, что у него и его семьи уже есть гостиница и прибыли она не приносит, а если кто-нибудь предложит разумную цену, она может быть продана.

Совет коммерсантов вызвался купить Шофшталь-Хаус, затем повторил свое предложение, но Хэма оно не устроило, как и первое, а когда он отправился на мексиканскую границу, дело вроде бы решилось само собой. За те несколько месяцев, что разделили его возвращение с границы и отъезд в военный лагерь, было проведено множество совещаний с участием Хэма и без оного. Хэм выдвинул ультиматум: покупайте Шофшталь-Хаус по моей цене, или он продолжает работать, а в этом случае, добавил он (без всякой, впрочем, необходимости), у новой гостиницы не будет ни малейшего шанса на успех: городу просто не нужны две большие гостиницы. Коммерсанты это прекрасно понимали, только надеялись, что Хэм — нет. «У нас есть своя гостиница, — говорил он. — Стоит прочно, не качается, все на месте, и люди там останавливаются просто по привычке. А у вас гостиницы нет. Одни разговоры. К тому же, господа, в нашу гостиницу деньги уже вложены, и мы можем позволить себе работать в убыток. Вы тоже можете заложить в свои сметы убыток, только он будет больше нашего, потому что вам еще только предстоит платить за строительство. Позвольте сказать вам еще кое-что: мы можем работать себе в убыток еще три года, но за тот же срок новая гостиница просто рухнет. И тогда уж я сам куплю ее за гроши. Так что мой вам добрый совет: покупайте Шофшталь-Хаус, мы выйдем из дела и мешать вам не будем. Это будет стоить недешево, но в отсутствие конкуренции у вас появится неплохой шанс заработать. А если мы останемся в деле, то такого шанса не будет. Ни малейшего. Покупайте Шофшталь-Хаус, и я готов подписать обязательство никогда больше не участвовать в гостиничном бизнесе. Иными словами, это будет жест доброй воли».