Джон О'Хара - Жажда жить

— Пожалуй, нет, — откликнулась Грейс. — Не знаю, но отец любил повторять, что, когда имеешь дело с Бухвальтерами, надо быть начеку.

— Будь я мошенником, у меня никогда не хватило бы наглости лезть вперед произносить речи по всякому поводу. Наверное, лучше бы держаться в тени. Но у него, видно, нахальства хватает. Как, впрочем, у всякого мошенника. Скорее всего рассудил, что, если играть роль вожака, который печется об интересах общества, никто не заподозрит его ни в чем дурном. Дома, которые он строит, не стоят и года — разваливаются. Он должен вызывать подозрения. С другой стороны, эти бедняги вряд ли связывают его имя со строительной компанией «Ист шор».

— Тебе нравится доктор О’Брайан.

— Я тоже не сразу решил, как я к нему отношусь, но потом он мне понравился. Знаешь, Грейс, хороших хирургов не так-то просто полюбить. Восхищаться ими — другое дело. Они вроде как медики в каком-нибудь индейском племени. Они знают что-то такое, чего все мы, остальные, не знаем, и если не выказывать им уважение, они не изгонят дьявола из наших душ и не избавят от боли в животе. Мы боимся их. Чтобы полюбить О’Брайана, мне надо было сначала увидеть его усталым. А еще больше он мне понравился, когда сам попросил у меня совета. Тогда мне стало ясно, что за пределами своей специальности, своей профессии он такой же, как все остальные. Никаких сверхъестественных тайн у него нет.

— И что же это за совет?

— Разве я не говорил тебе? Это дело касалось денег. Он спросил, известно ли мне что-нибудь об акциях некоей компании. Ну, я сказал, что у меня есть немного этих акций и что я и для тебя их покупаю. Все обернулось наилучшим образом, по-моему, он решил, что это у меня есть какие-то сверхъестественные тайны. Обычно по таким вопросам он советуется с Фредом Бауэром, но Фред, по его словам, слишком консервативен, и он захотел узнать мое мнение, мне кажется, подсознательно, решив, что я не столь консервативен в отношении твоих денег или моих собственных. Потом он еще интересовался у меня другими вещами, например, не собираюсь ли я отправить мальчиков в Лоренсвилл или не третируют ли в Саусхэмптоне ирландцев-католиков. И еще. Может, ты обратила внимание, что в последние четыре-пять лет доктор О’Брайан стал лучше одеваться? Так вот, это я намекнул ему насчет стоячих воротников, которые он так любил.

Когда детей не было дома, Сидни любил перед ужином пространно и довольно остроумно порассуждать о друзьях и знакомых, имея в качестве аудитории одну лишь собственную жену. Так бывало в самом начале их совместной жизни, когда Сидни был совсем новым человеком в Форт-Пенне и у них еще не было детей; затем, когда появились дети и их надо было рано укладывать спать, разговоры перед ужином сделались короче, но по прошествии времени все вернулось на круги своя, а в последний год аудитория на одного человека расширилась за счет их сына Альфреда, который обычно ужинал с родителями, а перед тем тихо заходил в берлогу и, не прерывая монолога Сидни, усаживался где-нибудь в углу. Мальчик (теперь ему было тринадцать лет) с интересом наблюдал за реакцией матери, смеялся, когда она смеялась, а на следующий день или через неделю или гораздо позднее повторял сказанное отцом.

Раздался стук в дверь, и в холле послышались чьи-то быстрые шаги.

— Альфредо или первые гости? — спросил Сидни.

— По-моему, ни то ни другое, — возразила Грейс.

— Миссис Тейт? — послышался женский голос. — Миссис Тейт?

Грейс встала и вышла в холл.

— А, это ты, Мэри, привет. Это Мэри Паккард, — обернулась она к мужу. — Что случилось?

Девушка лет восемнадцати, одетая в такую же медицинскую форму, как и Грейс, кивнула Сидни.

— Мистер Тейт, миссис Тейт, Кэтти Гренвилл стало дурно, и мы хотели спросить, нельзя ли привести ее сюда, к вам.

— Ну разумеется. А где она?

— В медпункте. Она может ходить. Сама дошла до палатки. Но миссис Тейлор велела спросить вас, нельзя ли Кэтти немного полежать. Наверное, перегрелась на солнце или что-нибудь съела.

— Веди ее сюда. С минуты на минуту будет доктор О’Брайан, он ее осмотрит, — сказала Грейс.

Мэри вышла, Грейс позвала горничную Луизу, и они пошли наверх приготовить помещение для заболевшей девушки.

Поддерживаемая с обеих сторон Мэри и миссис Тейлор, она появилась у дверей, в которые упиралась подъездная дорожка, в тот самый момент, когда на крыльцо поднялись Шофштали и английский офицер Смоллетт.

— У нас тут жертва, — пояснил Сидни. — Первая, что удивительно; я думал, по такой жаре будет больше. Хэм, Юдит, вы ведь знаете Кэтти Гренвилл? Похоже, она только что отрубилась, и Грейс укладывает ее в постель наверху. Насколько я понимаю, капитан Смоллетт, у вас нет большого опыта обращения с обморочными девицами? Заходите, прошу вас.

— Совсем напротив, мистер Тейт, — возразил Смоллетт. — Стоит любой девице увидеть мундир британского офицера, как тут же ноги подгибаются. Ха-ха-ха. Здорово было бы, коли действительно так. Но к сожалению, обморок случается далеко не всегда.

— Да бросьте вы, капитан, — вмешалась Юдит Шофшталь, — они глазами вас едят, я не видела, что ли?

— Увы, моя дорогая, боюсь, это ваш муж, полковник, притягивает девичьи взгляды.

— Нет, нет, не знаю уж почему, но ваши портупеи и ваши мундиры выглядят лучше наших, — сказал Хэм Шофшталь. — Мы получим такие портупеи только в Европе. Генералу Першингу они нравятся, а генералу Маршу нет.

— Что пить будете? — прервал их Сидни. — Юдит, у нас тут мартини водится, вы как?

— Не знаю, право, а Грейс пьет?

— Да.

— Что ж, в таком случае и я попробую.

— Капитан?

— Как насчет шотландского с содовой? Не слишком обременительно?

— Ничуть. Хэм?

— То же, что и вы, Сидни.

— Со льдом, капитан? — спросил Сидни.

— Ага, вижу, вы бывали в Англии.

— Дважды.

— Правда?

— По-моему, вы там провели медовый месяц, Сидни, верно? — спросила Юдит.

— Нет, просто у меня там есть родственники, я ездил навестить их еще до женитьбы.

— Но жить решили все же в старых добрых Соединенных Штатах, а, друг мой? — спросил Смоллетт.

— Но я же американец, капитан. Здесь мой дом. Ну что ж, господа, пусть враг будет повержен, за это?

— Хорошо сказано, — согласился Смоллетт. — Теперь, когда и вы, ребята, с нами, мы живо поставим на место господина Гогенцоллерна.

— Кого? A-а, кайзера, — сказала Юдит.

Все выпили. В холл вошла Грейс и, поприветствовав гостей, заговорила:

— Думаю, все будет в порядке. Бедняжка Кэтти, сейчас ей не столько больно, сколько неловко. Ей хочется побыть одной. — Грейс повернулась к Смоллетту. — Девушка входит в наш молодежный комитет, а мать у нее очень строгая, она не хотела, чтобы Кэтти вообще имела дело с этим фестивалем, потому что на лето миссис Гренвилл со всей семьей уехала из города, но девочка упросила ее разрешить остаться до завтра. Надеюсь, Кэтрин Гренвилл ничего не узнает, иначе на всех шишки посыпятся — на Красный Крест, на нас, на немцев, да и на англичан, коли на то пошло, тоже.