Элена Ферранте - История нового имени

Она подошла к кассе, вытащила из ящика пачку газетных потрепанных вырезок и протянула мне. В них тоже говорилось о магазине на пьяцца Мартири. Одна заметка была из газеты «Рим»; ее автор рассыпался в похвалах семейству Солара, но ни разу не упомянул о коллаже. Статья из газеты «Вечерний Неаполь» была аж на три колонки, и магазин представал в ней королевским дворцом. Журналист, не жалея елея, расписывал роскошную обстановку, идеальное освещение, великолепную обувь, а главное, «вежливость, изящные манеры и благородный облик двух восхитительных нимф — синьорины Джильолы Спаньюоло и синьорины Джузеппины Карраччи, — благодаря усилиям которых магазин обещает стать одним из самых престижных и процветающих бутиков нашего города». В самом конце статьи упоминался и наш коллаж: «неумелая и безвкусная мазня, нарушающая царящую в торговом зале гармонию».

— Видела подпись? — насмешливо бросила Лила.

Под заметкой стояли инициалы Д. С.; под статьей из «Вечернего Неаполя» — полное имя автора: Донато Сарраторе, отца Нино.

— Что скажешь?

— Что я должна сказать?

— Яблоко от яблони, вот что.

И она невесело рассмеялась. Лила объяснила, что обувь «Черулло» хорошо продавалась и магазин «Солара» набирал популярность, поэтому Микеле решил обратиться в редакции местных газет с предложением опубликовать о нем хвалебные отзывы. Иначе говоря, сделать магазину рекламу. Разумеется, за деньги. Так что читать эту писанину не стоит, ведь в ней нет ни слова правды.

Меня задел ее тон. Мне не понравилось, как она говорит о газетах, которые я прилежно читала, жертвуя сном. Еще больше мне не понравилось, что она смешала в одну кучу Нино и автора двух последних статей. Зачем ей понадобилось сравнивать Нино с отцом, который только и умеет, что писать напыщенные глупости?

Однако именно благодаря этим напыщенным глупостям к магазину «Солара», торгующему обувью марки «Черулло», в самое короткое время пришел настоящий успех. Джильола и Пинучча едва не лопались от гордости — еще бы, про них написали в газете! — но даже слава не избавила их от духа соперничества; каждая спешила приписать успехи себе, а любые ошибки свалить на другую.

Лишь в одном пункте они были единодушны, считая коллаж Лилы отвратительной мазней. Покупателям, которые останавливались, чтобы получше рассмотреть картину, они почти открыто хамили. Статьи из «Рима» и «Вечернего Неаполя» они вырезали, поместили в рамку и повесили на стену, но про статью из «Иль Маттино» дружно забыли.

Всего за несколько месяцев от Рождества до Пасхи Солара и Карраччи заработали кучу денег. Стефано вздохнул свободней. Обе его лавки приносили хороший доход, сапожная мастерская работала на полную мощь. Обувной магазин на пьяцца Мартири доказал то, что сам он знал и раньше: обувь, придуманная Лилой несколько лет назад, имела все шансы найти спрос не только в квартале Реттифило, на виа Фория или корсо Гарибальди, она вызывала живой интерес и со стороны богатой публики, готовой покупать то, что нравится, не глядя на цену. Это была важная доля рынка, и ее следовало закрепить за собой и дальше расширять.

Весной в витринах дешевых магазинов на окраине города стали появляться подделки под обувь «Черулло», что служило еще одним доказательством ее популярности. Они практически ничем не отличались от настоящих — разве что кайма чуть другого цвета или пряжка чуть другой формы. В дело мгновенно вмешался Микеле Солара, угрозами поставивший на место предприимчивых конкурентов и остановивший распространение подделок. Но при этом он был твердо убежден, что для дальнейшего развития бизнеса необходимо расширять ассортимент продукции за счет новых моделей. Однажды вечером он пригласил в магазин на пьяцца Мартири брата, супругов Карраччи, Рино и, само собой, Джильолу и Пинуччу. К всеобщему удивлению, Стефано явился один, отговорившись тем, что его жена плохо себя чувствует.

Братьям Солара это не понравилось.

— Без Лины нам и обсуждать нечего, — сказал Микеле, вызвав недовольство Джильолы.

Но тут подал голос Рино. Он заявил (что было ложью от первого до последнего слова), что они с отцом давно разработали новые модели, которые намерены представить на сентябрьской выставке в Ареццо. Микеле ему не поверил и, еще больше рассвирепев, сказал, что им нужны по-настоящему новые модели, а не всякий мусор.

— Твоя жена должна быть здесь. Иди и приведи ее.

— Моя жена с утра до ночи работает в лавке и по вечерам должна сидеть дома и заботиться о муже, — неожиданно резко возразил он.

— Хорошо, — ответил Микеле, и его красивое лицо исказила гримаса злобы. — Но ты все-таки сделай так, чтобы о нас она тоже немного позаботилась.

В результате все участники встречи расходились расстроенными, но особенно негодовали Джильола и Пинучча. Обе, хоть и по разным причинам, ненавидели Лилу и считали недопустимым, что Микеле так с ней носится. В последующие дни их раздражение только росло, любая мелочь выводила их из себя, и в магазине не утихали ссоры.

Примерно тогда же — по-моему, уже наступил март, — между ними вспыхнула перепалка, подробности которой мне почти неизвестны. Как-то днем, когда они в очередной раз что-то не поделили, Джильола влепила Пинучче пощечину. Пинучча нажаловалась Рино, и тот, возомнив себя крупной шишкой, заявился в магазин и с хозяйским видом принялся отчитывать Джильолу. Джильола не осталась в долгу и высказала все, что о нем думала. Рино возмутился и сказал, что увольняет Джильолу.

— С завтрашнего дня, — сказал он, — будешь опять набивать рикоттой вафельные трубочки.

Через несколько минут в магазине появился Микеле. Он улыбнулся Рино, а потом вывел его за дверь, на площадь, и показал ему вывеску над входом.

— Дружище, — сказал он, — это магазин «Солара», и не тебе приходить сюда и говорить моей невесте, что она уволена.

Рино напомнил ему, что оборудование магазина куплено на деньги его зятя, а он сам лично производит всю эту обувь, так что и у него есть кое-какие права. В это время Джильола и Пинучча, почувствовав поддержку со стороны мужчин, сцепились пуще прежнего. Микеле и Рино вернулись в магазин и попытались их разнять, но не смогли. Микеле, потеряв всякое терпение, заявил, что увольняет обеих, а управление магазином передает синьоре Карраччи.

Лиле?

Их магазин?

Обе девицы мгновенно замолчали, и даже Рино от неожиданности утратил дар речи. Но вскоре спор возобновился с новой силой. На этот раз Джильола, Пинучча и Рино выступили единым фронтом против Микеле: да это безумие, зачем она нам, эта Лина, у нас прекрасные продажи, я сам придумал все эти модели, она тогда была еще сопливой девчонкой, и так далее, и тому подобное. Они уже не говорили, а орали. Неизвестно, сколько еще продолжалась бы эта свара, если бы не неожиданное происшествие. Внезапно коллаж с портретом Лилы — с полосами черной бумаги, с фотографией и толстыми цветными линиями — вдруг издал сухой треск и вспыхнул ярким пламенем. Когда это случилось, Пинучча стояла спиной к портрету. Пламя столбом взметнулось вверх и опалило ей волосы, которые не сгорели только потому, что Рино кинулся к ней и голыми руками потушил огонь.