Элена Ферранте - История нового имени

— Ты с ним поосторожней, — обращаясь к мальчику, тихо и вкрадчиво сказал он и показал глазами на Альфонсо. — Он у нас голубой: сегодня на террасу зовет, а завтра в туалет затащит.

Альфонсо покраснел, но промолчал, только беспомощно улыбнулся.

— Да что ты себе позволяешь? — вместо него возмутилась Мариза.

— Позволяю, потому что знаю.

— Что ты знаешь? Ну-ка скажи!

— Ты уверена, что хочешь это услышать?

— Уверена.

— Ну, тогда слушай.

— Давай.

— Брат моей девушки как-то гостил у Карраччи и спал с ним в одной постели.

— Ну и что?

— А то, что он к нему приставал.

— Кто — он?

— Он.

— А где же твоя девушка?

— Да вон она.

— Тогда иди и скажи этой дуре, что я могу доказать, что Альфонсо нравятся девушки. А вот может ли она то же самое сказать про тебя, сомневаюсь.

С этими словами она повернулась к Альфонсо и на глазах у всех поцеловала его в губы страстным поцелуем. Я была потрясена: сама я ни за что на свете не решилась бы на подобное.

Лила, которая по-прежнему регулярно поглядывала в нашу сторону, как будто шпионила за мной, первая заметила этот поцелуй и восторженно захлопала в ладоши. Микеле рассмеялся и тоже зааплодировал, а Стефано отпустил в адрес брата грубоватый комплимент, немедленно подхваченный антикваром. Со всех сторон на них посыпались шутки, но Мариза делала вид, что ничего не слышит. Крепко сжав Альфонсо руку — у того даже пальцы побелели, — она прошипела Джино, который сидел, выпучив изумленные глаза: «А теперь вали отсюда, пока я тебе по морде не съездила».

Сын аптекаря поднялся и, не говоря ни слова, вернулся за свой столик, где его девушка принялась сердито что-то шептать ему на ухо. Мариза окинула их презрительным взглядом.

С тех пор я изменила свое мнение о ней. Меня восхитила ее смелость, ее готовность защищать свою любовь, ее преданность Альфонсо. Вот еще один человек, которого я напрасно не замечала, с горечью думала я. Зависимость от Лилы совсем меня ослепила. И сколько пошлости было в том, как она захлопала, увидев поцелуй Маризы. Она стала такой же, как Микеле, Стефано, как этот флорентийский антиквар.

Героиней второго эпизода стала сама Лила. Свадебный пир подходил к концу. Я пошла в туалет и, минуя стол новобрачных, услышала громкий смех жены антиквара. Я обернулась. Пинучча стояла возле стола и отпихивала от себя антикваршу, которая пыталась задрать на ней платье. «Ты только глянь, — приговаривала та, обращаясь к Стефано, — какие у твоей сестры толстые ноги, какой живот, какая задница! И что вас, мужиков, тянет на всяких драных кошек! Вот какие девушки вам нужны! Уж Пинучча-то, благодарение Господу, сумеет нарожать детей!»

Лила как раз подносила к губам бокал. Без малейших колебаний она выплеснула его содержимое нахалке в лицо и на шелковое платье. Я испугалась: что сейчас начнется. И почему она считает, что ей все позволено?

Я дошла до туалета, заперлась в кабинке и долго не выходила. Мне не хотелось видеть разъяренную Лилу, слушать ее вопли. Мне хотелось остаться в стороне; я боялась, что во мне опять вспыхнет желание пожалеть ее и защитить. Но когда я вернулась, обстановка в зале была мирной и спокойной. Стефано о чем-то беседовал с антикваром и его женой, на платье которой алело пятно. Играла музыка, гости танцевали. Я поискала глазами Лилу — ее здесь не было. Потом я заметила, что она на террасе. Она стояла и смотрела на море.

Я хотела подойти к ней, но передумала. Я подозревала, что Лила сейчас в плохом настроении, а значит, опять бросит мне что-нибудь обидное, что окончательно испортит наши и без того напряженные отношения. Я решила вернуться на свое место, но тут ко мне вдруг подошел ее отец, Фернандо, и робко пригласил на танец.

Я не осмелилась ему отказать, и мы молча закружились в вальсе. Фернандо уверенно вел меня по залу, среди захмелевших пар, крепко сжимая мою ладонь своей вспотевшей рукой. Судя по всему, жена доверила ему важную миссию — передать мне нечто важное, — но он ее так и не исполнил. Лишь когда музыка умолкла, он пробормотал, обращаясь ко мне на «вы»: «Если вам не трудно, поговорите с Линой, а то мать за нее беспокоится. — И быстро добавил: — Если вам понадобятся туфли, приходите, не стесняйтесь!» — и вернулся за свой столик.

Этот намек на некую награду за то, что я потрачу свое время на его дочь, показался мне оскорбительным. Я спросила Альфонсо и Маризу, не пора ли нам, и они с готовностью поднялись из-за стола. Пока мы шли к выходу из ресторана, я спиной чувствовала, что мать Лилы провожает меня взглядом.

Шли дни, и меня все больше начинала тяготить моя работа. Устраиваясь в книжный, я рассчитывала, что смогу хотя бы иногда читать книги, но мои надежды не оправдались. Хозяин обращался со мной как с прислугой и бесился, если видел, что я стою без дела. Он заставлял меня перетаскивать туда-сюда пачки, расставлять новые книги, переставлять старые и стирать с них пыль и без конца загонял меня на стремянку, чтобы заглянуть мне под юбку. Армандо, проявивший ко мне такое дружелюбие, больше в магазине не появлялся. Не заходил и Нино, ни один, ни с Надей. Неужели они так быстро потеряли ко мне интерес? Мне было грустно и одиноко. Жара, работа, сальные взгляды хозяина и его пошлые шуточки тоже не улучшали настроения. Время тянулось мучительно медленно. Что я делаю в этом темном подвале, пока по тротуару мимо меня шагают парни и девушки, направляясь в свой загадочный университет, куда мне уж точно никогда не попасть? Где сейчас Нино? Уехал на Искью? Он дал мне журнал со своей статьей, и я изучила ее так внимательно, что хоть сейчас была готова сдать по ней экзамен — вот только экзаменатор пропал. Что я сделала не так? Может, зря я вела себя так сдержанно? Может, он думал, что я сама его найду, и потому не показывался? Может, мне поговорить с Альфонсо? Пусть спросит у Маризы, где ее брат. Вот только зачем? У него ведь есть Надя. С какой стати мне выпытывать у его сестры, где он и чем занят. Выставлю себя полной дурой, и все.

С каждым днем то радостное чувство собственной значимости, которое вспыхнуло во мне после вечеринки в доме профессора, ощущалось все слабее, и меня охватывало отчаяние. Просыпаться чуть свет, бежать на виа Меццоканноне, вкалывать до вечера и чуть живой от усталости тащиться домой… Тысячи умных слов, усвоенных в школе, лежали у меня в голове мертвым грузом, никому не нужные. Меня печалили воспоминания не только о нашем с Нино разговоре, но и о прежних каникулах, которые я проводила на пляже с дочками владелицы магазина канцтоваров, особенно в то лето, когда мы еще встречались с Антонио. Как глупо все закончилось! Антонио был единственным, кто любил меня по-настоящему, других нет и не будет. Засыпая, я вызывала в памяти запах его кожи, наши свидания на прудах, поцелуи и объятия на заброшенной консервной фабрике.