Андрей Житков - Мышь и три ее сына

— Немедленно спрячься! Придут люди, увидят такое и посадят тебя в клетку с куропатками, чтобы съесть за обедом!

— Что ты, матушка, я со своим хвостом не помещусь в твоей норе. Лучше уж улечу я в лес, где никто не сможет меня обидеть, Павлин выдрал из бока маленькое изумрудное перышко. — Если вдруг случится с тобой беда, возьми его, пусти по ветру, и он принесет мне дурную весть.

Ранним утром, когда заря едва-едва окрасила верхушки гор в цвет неспелой земляники, мальчик пришел растапливать очаг с куском сухой коры под мышкой. Открыв двери кухни, он увидел густо усыпанный обломками сухой травы пол и большого изумрудного павлина с раскрытым хвостом, который едва не доставал до потолка. Мальчик на мгновение растерялся, но потом распахнул «дели» и, широко раскинув полы халата, пошел на павлина, повторяя ласково: "Кле-кле-кле-кле-кле-кле-кле! " Павлин с шумом, похожим на взмах меча, сложил огромный хвост и взлетел. Он пролетел над головой мальчика, едва не коснувшись его макушки. Мальчик ухватил павлина за хвост. Павлин выволок мальчика из кухни во двор и стал поднимать в небо. Мальчик глянул вниз, на стремительно удаляющуюся землю, и от страха разжал руки. Он упал в сено и не ушибся.

Лошади на привязи у кухни жевали овес. Мальчик указал пальцем на большую зеленую точку в утреннем небе. «Ну, теперь-то вы видели, что он там?» — воскликнул он. Лошади жевали овес и безразлично смотрели на мальчика большими карими глазами.

Мышь забеременела в третий раз. Случилось это осенью. Травы в горах высохли и сгорели, камни по ночам стали обрастать плесенью измороси, лужи на дороге покрывались толстым слоем льда, в который вмерзали желтые листья, труха, сор и даже конские следы. Днем лужи оттаивали под лучами тусклого солнца, и осенний ветер гонял по ним мелкую рябь. Вода в ручьях замедлила свой бег, стала густой и тягучей, как уваренный сироп. На кухне пекли медовые лепешки с сушеной черемухой. Мальчик с поваром возились у жаркого очага с большими сковородами. Они подкидывали лепешки на сковородах, те, золотистые, как пчелы, и румяные, как хурма на морозе, кувыркались в воздухе и плюхались в кипящее масло, распространяя по кухне дурманящий, сводящий с ума сладкий запах. Дышащие жаром стопки лепешек поднимались из широких мисок, стоящих на полу, на высоту человеческого роста. Мышь знала, что сейчас, пока мальчик с поваром заняты делом, самое время бежать в дацан, просить у Мышиного бога о третьей душе, пускай крохотной, больной, убогой, слепой и никчемной… Мышь побежала к дверям кухни, по дороге отхватив от нижней лепешки небольшой кусочек в подарок своему богу. Она пролезла в щель между косяком и дверью и, оказавшись во дворе, поежилась от холода. Двор был пуст, небо — чисто, дорога лежала перед ней серым шершавым языком. Мышь побежала по ней, чувствуя биение второго сердца внутри себя.

Недалеко от дацана на обочине дороги сидела прекрасная женщина. Она была одета в богатое «дели» и высокую шапку, отороченную седым соболем. Ее густые черные волосы жирно блестели на солнце, глаза, похожие на дикие спелые сливы, были затуманены болью, рот полуоткрыт. Приблизившись к ней, Мышь увидела выпирающий из под «дели» живот.

— Чем тебе помочь, женщина? — участливо спросила Мышь.

Женщина только махнула на нее рукой и застонала. Но через несколько мгновений боль прошла, она отерла рукавом пот со лба, глянула вниз и уже приветливо улыбнулась.

— Хотел мне князь дать коня и охрану, а я сбежала тайно от всех и чуть не родила. Нет, видно не время еще. Смотри-ка, у нее лепешка!

Мышь протянула румяный кусочек, женщина взяла его и съела.

— Где ты ее взяла?

— На дворцовой кухне. Их пекут для тебя и для твоего будущего сына.

— Да, скоро уже, — кивнула женщина.

— А правду ли говорят, что первая жена князя, похожая на луну, сошла с ума и сейчас ее держат в клетке, боясь, что она, как снежный барс, убьет всякого, кто встретится ей на пути, или бросится со скалы в глубокую реку, как рыба, оставленная без присмотра?

— Все врут! — закричала женщина, краснея. — Жена князя выпила отвара из белены и полыни. Она отдала мальчишке с кухни свою серебряную серьгу, сказала, что умрет прежде, чем поспеет тарак, настоенный на украшении, и просила помянуть ее.

— Значит, ее больше нет?

Молодая жена князя ничего не сказала и только сердито сдвинула густые брови.

— А правда ли, что сын князя вырос, стал силен и красив, и может поднять на плечи лошадь?

— Что ты, Мышь! Совсем ты глупа и безумна! — снова закричала женщина. — Лошадь не может поднять безобразного Сухе, потому что он толст, как осенняя куропатка, а лице его покрыто прыщами и больше походит на бараний зад! Вот родится мой сын и сможет поднять на плечи лошадь, и красив будет, как рябина зимой! — неожиданно новая жена князя расплакалась. — И зачем ты подошла ко мне, Мышь? Зачем спрашивала о глупом? Иди своей дорогой и никогда больше не попадайся мне на глаза!

Мышь фыркнула и побежала дальше.

— Вот они, люди! Ревут по пустякам! Никогда больше не буду с ними разговаривать!

Поджав когти, Мышь осторожно ступила на деревянный пол. Пятеро монахов, закрыв глаза, молились богу. Мышь отошла от них подальше в угол и пала ниц. Мышиный бог сидел на полу, поджав лапы, его ужасный хвост стоял торчком, желтые глаза были широко открыты.

— Знаю — знаю, — сказал бог, не дав Мыши произнести и слова. Сейчас ты попросишь умного, как я, красноречивого, как я, мудрого, как я. Но где, скажи на милость, взять мне такую душу? Отдать свою?

— Что ты, что ты! Мне не нужен ни сильный, ни умный, ни красивый. Мне нужен сын, который просто будет любить меня.

— Лукавишь, Мышь! У людей научилась этому гнусному ремеслу! — рассердился бог, и его хвост качнулся вправо. — Хорошо, я дам тебе то, о чем ты мечтаешь. К людскому богу недавно приходила беременная женщина, и он наделил ее именно такой душой. Хочешь, я отберу ее у нее?

Мышь вспомнила о прекрасной женщине, сидевшей на обочине недалеко от дацана, и закричала:

— Нет-нет, не отбирай у нее нерожденную душу! Возьми неприкаянную, что рыщет по свету в поисках хозяина!

— Нет у меня таких! — глаза Мышиного бога сверкнули, и его ужасный хвост качнулся влево. — Знаешь ли ты, маленькая, ничтожная серая мышь, что ничего из ничего не бывает? Отобрав у другого, могу дать я тебе душу! Я тебе уже дал самую прекрасную и самую сильную из душ, а теперь ты воротишь носом и просишь о том, чего сама не знаешь! Ненасытна ты, как баранья утроба! Ступай прочь и не смей больше появляться мне на глаза! — Бог ударил хвостом о пол, проломив его. Монахи и Мышь подпрыгнули в ужасе. Мышиный бог ударил хвостом по деревянному столбу, и дацан затрясся, готовясь развалиться. Монахи и Мышь бросились к выходу, разбежались в разные стороны.