Владимир Кунин - Двухместное купе

Осторожно взял блюдечко с кружкой в одну руку, а второй открыл входную дверь.

Увидел на пороге паренька-водопроводчика, улыбнулся ему, сказал:

— Здорово! — и вопросительно посмотрел на него.

Заяц перетрусил чуть ли не до обморока! Спросил растерянно:

— А вы... дома?..

— Как видишь, — ответил Серега. — А тебе чего?

— Дак... Это... Ошибся, наверное... — пролепетал Заяц...

...но в эту секунду с блюдца, которое Сергей Алексеевич Самошников держал одной рукой, соскользнула чайная ложечка и упала прямо на резиновый коврик в узкой прихожей.

— Извини, парень, заходи... Секунду, — сказал Серега и наклонился за чайной ложкой...

Заяц сделал шаг вперед, прикрыл за собой дверь и...

...увидел нестриженую Серегину голову у своих колен!..

Заяц выхватил из-за пазухи тяжелый слесарный молоток и изо всей силы ударил Сергея Алексеевича молотком по затылку!!!

Серега выронил блюдце и кружку с чаем и ткнулся лицом в резиновый коврик. Но его кровь брызнула так высоко, что буквально окатила лицо и телогрейку Зайца...

А тот уже не мог совладать с собой и в истерическом исступлении продолжал бить мертвого Серегу молотком по голове...

— Это Фирочка? — послышался слабый голос Любови Абрамовны из «детской». — Фирочка, Сережа, зайдите ко мне на секунду...

Заяц засунул молоток с прилипшими волосами Сергея Алексеевича в сумку и пошел на голос Любови Абрамовны.

Когда он появился в дверях «детской» с брызгами Сережиной крови на лице, с окровавленными руками, с бурыми кровавыми пятнами на телогрейке, Любовь Абрамовна онемела от ужаса...

— Деньги!.. — просипел Заяц.

Трясущимися руками Любовь Абрамовна приоткрыла верхний ящик тумбочки, но Заяц подскочил к ней, толкнул в грудь и липкой от крови рукой зажал ей рот.

— Только открой пасть, сучара еврейская!

Увидел в тумбочке советские рубли, сгреб их и хлестко ударил Любовь Абрамовну по лицу.

— Ты мне, падла, лапшу на уши не вешай! Где германские деньги?!

Любовь Абрамовна хотела что-то сказать, но Заяц снова ударил ее по лицу.

— Быстрей, сука!.. Быстрей!!! — Заяц лихорадочно стал рыться в тумбочке. — Где? Где?! Говори!..

Любовь Абрамовна собралась с силами и громко закричала:

— Сережа!.. Сереженька...

Этот крик перепугал Зайца. Он выхватил из-под головы Любови Абрамовны подушку, одной рукой схватил ее за горло, а второй притиснул подушку к ее лицу и навалился всем своим весом.

— Будешь говорить?! Где бундесовые деньги?!

Но тут по телу Любови Абрамовны пробежала короткая судорога, из-под одеяла затряслись старые худенькие ноги, а из-под подушки раздался короткий приглушенный всхрип...

— Говори, морда жидовская!.. — крикнул Заяц и сдернул подушку с лица Любови Абрамовны.

Навсегда застывшие глаза Любови Абрамовны смотрели в забрызганную кровью физиономию Зайца.

Заяц бросился к платяному шкафу. Все перерыл, выкинул постельное белье, какие-то скатерти, тряпки...

Наконец нащупал какой-то плотный пакет. Разорвал его вдрызг, а там... фронтовые письма покойного Натана Моисеевича...

Заяц рванулся в другую комнату, к буфету.

Нашел там только «хозяйственные» семьдесят пять рублей... Запихнул их в карман и услышал, как под окнами остановился автомобиль.

Выглянул из-за занавески — не «Запорожец» ли? Но это была мусороуборочная машина. Заяц успокоился...

Прошел в ванную, открыл все шкафчики, ничего не нашел, но помылся. Вытерся махровым полотенцем, рукавом попытался затереть пятна крови на телогрейке...

В кухне увидел на столе Серегину водку. Выпил ее из горлышка, пошарил в полупустом холодильнике, съел кусок «Докторской» колбасы...

Вернулся в «детскую», накрыл мертвую старуху одеялом — и вдруг!..

... Увидел на тумбочке толстый, некрасивый золотой перстень!

Ах, как понравился Зайцу этот перстень!.. Он бережно засунул перстень в нагрудный карман рубашки, прошел в прихожую, переступил через мертвого Серегу Самощникова, поднял сумку с инструментами и...

...стараясь не вступить в черную лужу крови, выскользнул из квартиры на улицу...

...где грохотала мусороуборочная машина, опрокидывающая в себя гниющее и вонючее содержимое мусорных баков...

Грохот этой машины, металлическое лязганье поднимаемых и переворачиваемых мусорных баков, шум тяжелого автомобильного двигателя — вся эта какофония...

...стала переходить в грохот несущегося по рельсам поезда...

...а изображение ленинградского проезда между хрущевскими пятиэтажками начало преобразовываться в...

— Все... Все!.. Все!!! — задыхаясь, прокричал В.В. — Не хочу... Не хочу больше ничего видеть!.. Не могу, Ангел! Я этого просто не выдержу...

— Успокойтесь, Владим Владимыч! Успокойтесь, дорогой вы мой... — испугался Ангел. — Ну, пожалуйста, успокойтесь. То, что вы видели, произошло больше десяти лет тому назад. Сейчас уже все хорошо...

— Выпить... — пробормотал В.В. — Ангел... Послушайте!.. Сотворите мне какую-нибудь выпивку. К черту джин! Никакого льда... Просто стакан водки! Умоляю...

— Владим Владимыч... Ну возьмите вы себя в руки. Я все для вас сделаю... Но вы подумайте — вас будет встречать ваша внучка Катя. А от вас — перегаром... Или, еще чего хуже, вы и протрезветь не успеете. Представляете себе?

— Ничего, ничего, Ангел!.. — быстро сказал В.В. — Катька поймет. Я ей потом все объясню, и она поймет... Она понятливая девочка!

— Я и не сомневаюсь. Но если вы настаиваете...

— Настаиваю, настаиваю!.. Не хотите же вы, чтобы я сейчас отбросил копыта?! А то из-за вашей историйки я очень близок к этому!..

— Ну, умереть-то я вам не позволю, — жестко проговорил Ангел.

— Ах вот как?! — злобно закричал В.В. — Что же вы тогда, тринадцать лет назад, ушами хлопали, когда Заяц убивал Серегу и Любовь Абрамовну?!

В слабеньком сером рассвете, сквозь клочковатый предутренний туман стелющийся перед электровозом, «Красная стрела» продолжала свой ночной бег из Москвы в Петербург...

Мимо пролетали еще темные, но уже различимые силуэты редких придорожных строений...

Уже не так ярко высвечивались пристанционные фонари...

...а в вагонах состава «Стрелы» стали появляться слабо освещенные окна купе...

В.В. пребывал в состоянии нервном и раздерганном — он метался по купе, садился, вставал...

Зачем-то выскакивал в коридор, возвращался, захлопывал за собой дверь купе — не мог найти себе места...

Маленькое жизненное пространство вагона и купе его раздражало, и от этого он нервничал еще больше...

— Успокойтесь, Владим Владимыч! Успокойтесь, дорогой вы мой... — испуганно увещевал его Ангел. — То, что вы видели, произошло тринадцать лет назад. Сейчас уже все хорошо...