Владимир Кунин - Воздухоплаватель

— И ладно. И ладно. Дал слово — держись. Я ведь к чему тебе все это рассказываю? А к тому, что большое ты дело задумал, интересное. Новое дело. И кому, как не тебе, за такие дела браться? Им, что ли? — И Дмитрий Тимофеевич показал на племянников.

Младший, Иван Васильевич, глуповато хохотнул:

— Он, дядя, своей фигурой аэроплан раздавит!

— Для этого дела по меньшей мере инженером быть надо, — язвительно улыбнулся Анатолий Васильевич.

— Я слышал, Иван Михайлович, что ты и грамоте не обучен, — прищурился Николай Васильевич.

Заикин мрачно ответил:

— Грамоте и вправду не обучен. Александр Иванович Куприн, дай Бог ему здоровья, расписываться научил, а боле времени не было. Зато желание стать авиатором имею огромадное.

— Иван Михайлович! — всплеснула руками добрейшая Анна Ивановна. — Неужто вы и в самом деле собираетесь учиться авиаторскому делу?

— В самом деле, матушка Анна Ивановна.

Братья Пташниковы весело захохотали.

Заикин нахмурился, а Дмитрий Тимофеевич успокаивающе похлопал Ивана Михайловича ладонью по обшлагу сюртука, дал отсмеяться племянникам и только после этого весело сказал:

— Ты уж прости, Иван Михайлович, племянников моих. Они мальчонки веселые, безобидные. Головкой, может, малость слабоваты, ну так это все от трудов праведных. Шутка ли дело — нагрузка на организмы их нежные какая! Ночью с шансонетками, днем отсыпаются. Встанут, покушают, да опять на боковую. Вот автомобиль купили — совсем, бедняги, замотались: то на бега, то в цирк, то в театр, ну а потом уж опять по ресторанам. Тяжелая у них жизнь, Иван Михайлович, очень тяжелая...

— Ну просто себя не жалеют! — искренне огорчилась Анна Ивановна.

Племянники заржали над мамашей, и она снова умиленно окинула каждого любящим взглядом.

— Довольно грохотать, — резко сказал Дмитрий Тимофеевич. —Дайте с человеком словом перемолвиться. И небось в копеечку это тебе встанет, а, Иван Михайлович?

— Встанет, Дмитрий Тимофеевич. Научиться летать — это еще полдела. Главное — аэроплан приобрести, чтобы можно было на нем демонстрировать полеты в российских городах, — почесал в затылке Заикин. — А уж там-то все образуется.

— Неужто денег нет? — удивился Дмитрий Тимофеевич. — Такой знаменитый спортсмен, любимец публики...

— Да я, Дмитрий Тимофеевич, в Симбирской губернии двадцать девять десятин земли купил. Именьице небольшое. Мало ли что случится, так хоть по миру не пойду.

— Ай, умница! — восхитился Дмитрий Тимофеевич. — Вот это ты, Иван Михайлович, молодец! А скажи по совести, авиатором надеешься стать?

— Не только авиатором стать надеюсь, но и Россию хочу прославить.

— Это чем, аэропланом, что ли? — насмешливо спросил старший брат, а двое других фыркнули.

— Не отвечай, Иван Михайлович, — быстро сказал Дмитрий Тимофеевич и встал из-за стола. — Не траться попусту. Иди-ка лучше за мной в кабинет, может, мне чем и помочь тебе удастся.

Дмитрий Тимофеевич прошел к двери, Заикин за ним. У дверей Дмитрий Тимофеевич обернулся и ласково сказал своим племянникам:

— А вы, чада любезные, кушайте, кушайте, а то у вас с голодухи личики вон какие махонькие стали.

Заикин еле сдержал смех и вышел за Дмитрием Тимофеевичем.

Они шли по громадному притихшему ночному дому, и Дмитрий Тимофеевич говорил Заикину:

— Сейчас времена купцов Островского прошли. Сегодняшний купец должен быть личностью прогрессивной, смелой и рискованной. Он должен идти в ногу со временем, а кой-где и вперед забежать.

Дмитрий Тимофеевич толкнул дверь кабинета и пропустил вперед Заикина.

В кабинете сидел маленький сухонький человечек в очках.

— Знакомься, Иван Михайлович, — сказал Пташников. — Это Травин, юрист мой. Я за ним — как за каменной стеной.

Заикин не смог скрыть своего удивления, увидев юриста в кабинете Пташникова в три часа ночи. Он сухо поклонился Травину, а тот льстиво пробормотал:

— Очень, очень рад, — и цепко оглядел Заикина.

И в этот момент Дмитрий Тимофеевич незаметно подмигнул Травину.

— Вот, засиделся тут над всякими бумаженциями, — развел руками Травин. — Ну, да пора и честь знать. Разрешите откланяться.

— Ну уж нет! Коль мы тебя тут застали, изволь-ка помочь нам своим просветленным мнением, — решительно проговорил Пташников.

Травин улыбнулся за спиной Ивана Михайловича и с готовностью согласился:

— Всегда рад, всегда рад. — И снова прочно уселся в кресло, словно и не собирался уходить, а только ждал прихода Заикина и Пташникова. — Итак?

Уже светало. Заикин медленно и тяжело подошел к подъезду гостиницы.

Дверь была заперта. Заикин нажал кнопку звонка и повернулся, прислонился спиной к двери. Пустынный одесский бульвар, набережная, море предстали перед растерянными глазами Заикина в рассветной утренней желтизне.

Заикин глубоко вздохнул и удивленно покачал головой.

Заспанный швейцар, громыхая ключами, открыл двери. Иван Михайлович сунул ему полтинник и тяжело и медленно пошел по тем же коридорам и лестницам, по которым три часа тому назад бежал, исполненный радостных надежд.

Он подошел к своему номеру, удивленно хмыкнул и покачал головой. А затем отворил дверь и вошел.

Куприн, Ярославцев, Саша Диабели и Петр Осипович Пильский спали. Кто в кресле, кто на кушетке, кто сидя за столом.

Заикин сел на стул и налил себе полный стакан водки. Выпить не торопился. Посмотрел сквозь водку на свет, понюхал ее, сплюнул и отставил стакан в сторону. И вдруг рассмеялся. Рассмеялся весело, беззаботно, все время удивленно покачивая головой.

Куприн первый открыл глаза, увидел сидящего на стуле Заикина и испугался его состояния:

— Что это с тобой, Ваничка?!

Тревожный голос Куприна разбудил остальных. Все вскочили, смотрели на Ивана Заикина.

— Ты что, Ваня? — спросил Ярославцев.

А Заикин уже хохотал в голос и все вытаскивал и вытаскивал из кармана какие-то бумажки. Собрал их воедино, вынул большой платок и вытер набежавшие от смеха слезы.

— Братцы! — с трудом сдерживая смех, проговорил он. — А ведь я теперь вроде как крепостной. Ей-богу!

— Ты что, с ума сошел? — спросил Пильский.

— Точно, — подтвердил Заикин. — Скорей всего что сошел. Вот вы люди грамотные — вы в этих бумажках хорошо разберетесь.

Заикин бросил на стол несколько листов плотной бумаги.

— Что это? — спросил Саша Диабели.

— Что?! — крикнул Заикин. — Купчая крепость на мое имение, которое теперь не мое, а господ Пташниковых! Контракт, по которому шестьдесят процентов всех доходов от демонстрации полетов принадлежит теперь господам Пташниковым. Обязательство мое, что за все поломки аэроплана плачу я сам. Обязательства господ Пташниковых высылать мне в период обучения столько денег, сколько нужно, чтобы с голоду не подохнуть! А это — чек на тридцать пять тысяч франков в контору господина Фармана в Париже за аэроплан. Аэроплан будет принадлежать тоже господам Пташниковым. И я теперь ихний, господский. Мне даже билет до Парижа был уже приготовлен!